Другой Зорге. История Исии Ханако - [90]

В справочном окошке приемной представительства она увидела очередного незнакомого ей сотрудника. Он принял письмо и тут же отнес его куда-то, а через некоторое время пригласил женщину в уже хорошо знакомую ей приемную. На этот раз ждать пришлось долго — похоже, что ее письмо переводили с японского. Ханако разглядывала добротный стол и желтые стулья, множество картин в больших рамах. Картины были солидные, старые, напоминали о дореволюционной России, и это почему-то успокаивало Ханако. Время от времени дверь в приемную открывалась, какие-то люди, не заходя, разглядывали сидящую там женщину, а потом, не проронив ни слова, уходили.

И хотя на самом деле ждала она не так уж долго — минут 30–40, она начала терять ощущение времени, появилось чувство нереальности происходящего, и она погрузилась в размышления о странностях поведения человека в экстремальных ситуациях — например, во время смертельной болезни. Ханако не беспокоилась о времени — ее никто не ждал — и о том, что ее письмо не поймут — ведь все равно она не могла написать его ни по-русски, ни по-немецки, ни на каком другом языке, кроме японского. Она даже мысленно пожурила переводчиков представительства: «Нет, нет, раз здесь Япония, они попадут в затруднительное положение, если не будут всерьез, хорошо читать по-японски, говорить, изучать этот язык». Когда она так же, про себя, начала критиковать систему языковой подготовки советских востоковедов, в приемную вошел сотрудник, который показался ей похожим на того, который разговаривал с ней в первое посещение представительства. Она не была уверена, что это точно он, но в руках дипломат держал ее письмо, конверт от него и медицинскую справку. Встав перед Ханако, он объявил, что денег за книгу Зорге она не получит — для этого нет никаких юридических оснований. Ханако переспросила. Он повторил то же самое. Тогда она попросила объяснить, чье это решение. «Это приказ из Москвы», — твердо ответил молодой сотрудник. Ханако поняла: «Потому что я не сочеталась с ним официальным браком?» Дипломат утвердительно кивнул.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Наконец, Ханако приняла поданные письмо и справку, а конверт молодой человек почему-то оставил себе. Надев плащ и взяв зонт, Ханако побрела по направлению к станции, обдумывая услышанное.

Это был один из сильнейших ударов, полученных Исии Ханако в ее жизни. Моральная пощечина. Она медленно шла под дождем, повторяла: «Приказ из Москвы… Юридически…» — слыша в этих фразах ледяной отзвук. Она сама себя одергивала, напоминая, что в современном мире люди не могут существовать без законов и юридического регулирования, но в какой-то мере Ханако была человеком, которому не так уж и часто приходилось решать эти самые юридические проблемы самостоятельно, в одиночку. Столкнувшись сегодня с такой проблемой в очередной раз, она чувствовала себя разбитой и несчастной (что, конечно, накладывалось на ее уже хроническую усталость и тяжелую болезнь) и поневоле подумала, насколько счастливы те люди, которые сообщили ей ответ, и — в итоге — счастливы ли вообще советские люди. Позже она говорила, что именно тогда у нее и появилось впервые желание своими глазами увидеть родину Зорге — Советский Союз.

На следующий день Ханако отправилась в больницу на очередной курс химиотерапии. Наша героиня снова попыталась найти в сложившейся ситуации что-то положительное. Например, ей не заплатили денег, потому что она не была официальной женой Зорге, но не потому, что книги не существует. Значит, книга есть. Значит, Советский Союз знает о Зорге и не отрицает его работы на Москву. Они пока просто молчат — это плохо, но с ней все-таки поговорили — это хорошо. У нее нет денег на дальнейшее лечение, но она жива и в целом не так плохо себя чувствует, как это можно было предположить в начале года. Вывод из двух этих тезисов следовал предельно простой: пока она жива, пока у нее есть силы, надо бороться за то, чтобы Советский Союз признал своего героя. «Мне все равно, потому что я-то сама ничего не сделала, — думала тогда Ханако, — но Зорге — он работал, рискуя своей жизнью. И без разговоров, достойно принял смерть. И весь мир будет об этом знать».

Незнакомые люди

Вернувшись после окончания медицинских процедур домой, Ханако почувствовала себя настолько хорошо, что немедленно занялась рукописью — продолжением воспоминаний, рассказывая о том, как она нашла и перезахоронила останки Зорге. Весь май она провела за столом, а в июне с облегчением и настоящим восторгом узнала, что по результатам очередного обследования стало ясно, что развитие болезни удалось остановить. Но это была только половина победы. Рентген показал, что в верхней доле левого легкого имелось около пяти опасных полостей. Консилиум врачей, лечивших Ханако, постановил, что ей необходима операция: иного способа лечения кроме как удалить эту часть легкого нет. У Ханако потемнело в глазах и подкосились ноги — она ненавидела лечиться и боялась врачей, не понимала до конца, что такое туберкулез, и впадала в панику от одного этого слова — «операция». Но выхода действительно не было, и в конце июня женщина легла в больницу. Работа над рукописью остановилась на сотой странице.