Другой Зорге. История Исии Ханако - [92]

Между тем журналисты нашли возлюбленную Зорге в больнице. На этот раз к ней прибыл корреспондент британской «Таймс» в сопровождении фотографа. Ханако уже привыкла к интервью, поэтому согласилась на него с легкостью и на знакомые вопросы отвечала без каких-либо затруднений, почти механически. И вдруг, набравшись смелости и глядя Ханако прямо в глаза, журналист приступил к короткому интервью, которое женщина потом воспроизвела так:

«— Правда ли, что Зорге-сан был извращенцем? Ходят такие слухи…

Хотя до сих пор никто и никогда мне подобных вопросов не задавал, я не особо удивилась, но подумала, что если сейчас не ответить твердо, то непонятно будет, до какой степени слухи затмят правду. Для художественного фильма или повести это, может быть, и забавно, но для здоровых, нормальных людей — вовсе нет. Я тоже набралась храбрости и ответила:

— Вовсе нет. Насколько я знаю, НИЧЕГО подобного не было.

Смеясь, он заметил:

— Если вы, как самая осведомленная в этом деле, так считаете, то ошибки быть не может. Раз уж у меня появилась возможность задать вопрос, то… Больше мне и спрашивать-то нечего, поскольку целью сегодняшнего интервью было именно это…

— Ах, вот оно что… Что ж, искренне сожалею. Извините, что мой ответ не оправдал ваших ожиданий…

Он торопливо убрал карандаш и бумагу и спросил:

— Ну что вы, что вы… Когда выписываетесь из больницы?

— Уже скоро, возможно, где-то в следующем месяце.

На что они сказали:

— Ну, выздоравливайте, — и ушли».

Очередной, пустой с точки зрения смыслового содержания материал о Рихарде и Ханако вышел дней через пять. Популярность пациентки туберкулезного отделения непрерывно росла, но при ее складе характера это мешало нормальному восстановлению после операции. Всё новые и новые люди приходили в палату к Ханако с «визитами вежливости», а на самом деле просто поговорить с ней, докучая и надоедая уставшей женщине. За последние годы, почти всегда пребывая в одиночестве, она привыкла к молчанию и уединению. Ей нравилось общаться в компании друзей и единомышленников, как это было, например, в кругу писателей и их учеников в литературном кружке, но такое общение не должно было становиться затянутым. Ханако прекрасно отдавала себе отчет, что здесь, в больнице, большая часть пациентов оказалась оторвана от веселой, активной домашней жизни, разлучена с братьями и сестрами, мужьями, детьми, друзьями. Однако у нее с этими людьми не было ничего общего. Она всегда была одна и хотела оставаться одна и дальше. Когда Ханако попала в больницу, ей стало психологически тяжело не от того, что ее оторвали от привычного круга общения, а, наоборот, потому что теперь с утра до вечера в непосредственной близости от нее находились люди. У нашей героини не осталось времени для самой себя, она даже начала бояться, что скоро сама превратится в одну из таких вечно болтающих ни о чем больничных тетушек. С другой стороны, пребывание в больнице стало необходимым уроком, как сейчас сказали бы, социализации для слишком долго остававшейся в одиночестве Ханако. Она сама отмечала, что за эти месяцы научилась терпимее относиться к людям и даже чуть вежливее с ними общаться. Но все хорошо в меру.

Ханако собиралась вернуться домой месяца через три после операции, как вдруг очередное обследование выявило у нее еще несколько опасных очагов. Предстояла еще одна операция, и даже более тяжелая, чем предыдущая, и едва женщина успела, насколько это вообще возможно, свыкнуться с этой мыслью, как новое обследование выявило ошибку старого — Ханако все-таки отпускали домой. Ей еще предстояло встретить в больнице Новый 1955 год, но здоровье заметно улучшилось, и 30 января Исии Ханако выписали домой. С тех пор раз в месяц ей предстояло посещать больницу для профилактического осмотра, поначалу это доставляло массу трудностей и отнимало много сил, но постепенно, неделя за неделей, месяц за месяцем, Ханако окрепла и вернулась к нормальной жизни.

Общество посещения могил

Сентябрьским вечером того же года в дом Исии неожиданно нагрянул гость. Постучав в дверь, он крикнул: «Это Каваи». Ханако выглянула из кухни и увидела стоявшего перед входом мужчину, которого немедленно вспомнила. Друг Одзаки Хоцуми, агент резидентуры «Рамзая» по кличке «Ронин» Каваи Тэйкити открыто улыбался ей, как будто они расстались несколько дней назад. Она тоже обрадовалась и бросилась открывать дверь. Заходя, он обронил: «Давно мы с вами не виделись. У вас все по-старому?» И действительно, последний раз они встречались в мае далекого 1949 года. Надо заметить, что Каваи нашел тогда Ханако сам, но своего адреса не оставил. А она, сколько ни пыталась навести о нем справки через знакомых, так и не смогла узнать, где он живет, хотя и очень хотела повидаться вновь. Сейчас, когда он снова внезапно посетил ее дом, женщина хотела уже выпалить ему все это в ответ, как заметила еще одного человека — судя по всему, Каваи кого-то привел с собой. Молодым человеком, стоявшим позади, оказался младший брат казненного с Зорге журналиста и политолога Одзаки Хоцуми — Одзаки Хоцуки.

Хотя за время послевоенных публикаций о «Деле Одзаки — Зорге», как обычно называли эту историю в Японии, Ханако узнала много нового, того, что не было ей известно о группе «Рамзая» в период ее жизни с Зорге, о том, что у Одзаки Хоцуми есть младший брат, она сейчас услышала впервые. На самом деле, Хоцуми и Хоцуки приходились друг другу братьями по отцу, матери у них были разные, и Хоцуки был на 27 лет моложе погибшего Хоцуми, в 1955 году ему исполнилось только 28 лет, а в 1944-м — в год казни брата — не было и двадцати.