Другой Брежнев - [32]

«Бороться надо не с теми, кто рассказывает анекдоты». В мемуарах Брежнева приводятся слова, которыми его похвалили при назначении в 1950 году: «Руку он имеет твердую…»

Однако в следующих строчках идея «твердой руки» от имени автора ясно и недвусмысленно осуждается. Показную твердость склонен проявлять тот, кто «чувствует в глубине души свою слабость». «Я вообще никогда не был сторонником грубого, крикливого, или, как его еще называют, «волевого», метода руководства. Если человек напуган, он ответственности на себя не возьмет».

И, надо сказать, о Брежневе действительно всегда шла слава как о мягком, добром, «либеральном» руководителе. Он не любил, по его выражению, «насыпать мешок выговоров». «Я по натуре своей человек либеральный, — говорил он в 1969 году. — Стремлюсь сохранить людей, не обидеть их». Еще в довоенном Днепропетровске Леонида Ильича прозвали Балериной. Дело было не только в легкой походке будущего главы государства, но и в стиле работы. Его коллеги имели в виду, что им «может крутить и вертеть любой, кто хочет». А сам Леонид Ильич однажды заметил своему помощнику А. Александрову-Агентову: «Ты не смотри, Андрей, что я такой мягкий. Если надо, я так дам, что не знаю, как тот, кому я дал, а сам я после этого три дня больной». Он умел быть последовательным и даже жестким в этой мягкости.

Иногда мягкость Брежнева проявлялась в самых неожиданных обстоятельствах. Генерал КГБ Филипп Бобков вспоминал: «Рассказывают о таком факте. Еще в его бытность секретарем обкома партии к нему пришли согласовывать вопрос об аресте какого-то человека за распространение антисоветских анекдотов. Брежнев потребовал выяснить, что это были за анекдоты и каким образом «антисоветчик» распространял их. Оказалось, один анекдот он рассказал в очереди за молоком, а второй — во время скандала в булочной, где продавали несвежий хлеб».

«Арестовывать его не за что, — объявил Брежнев. — Бороться надо не с теми, кто рассказывает анекдоты, а с теми, кто поставляет несвежий хлеб и создает очереди за молоком…»

Похожий случай приводится и в мемуарах Брежнева. В послевоенные годы на стройке произошла авария: упал на землю огромный башенный кран. Эта авария грозила сорвать всю стройку… К счастью, кран никого не убил и не покалечил. Однако, когда к месту происшествия прибыл Леонид Ильич, там уже находились представители следственных органов. Здесь же стоял бледный рабочий-крановщик. «Жертв нет?» — поинтересовался Брежнев. «Нет, — ответили ему. — Упал более чем удачно. Если бы делали специальный расчет, так и то в нашей тесноте лучше его не уложишь».

«А уже слышу истерику, — читаем далее в мемуарах, — “Вредительство! Машиниста судить! Прораба судить!”». Однако Брежнев решительно потребовал изменить тон и взял рабочих, допустивших неосторожность, под свою защиту.

«Недоспали, недолюбили». Вплоть до середины 50-х годов в советских учреждениях еще сохранялся прежний, «сталинский» распорядок работы. Сталин, как известно, был «совой» и предпочитал работать допоздна, нередко за полночь. Звонок из Кремля мог прозвенеть в любое время в любом учреждении. Не окажись нужного человека на месте, это могло принести ему немалые неприятности. Поэтому вместе со Сталиным бодрствовали тысячи людей по всей стране, до глубокой ночи сидя в своих служебных кабинетах. На известном плакате В. Говоркова «О каждом из нас заботится Сталин в Кремле» (1940) вождь что-то пишет, сидя у лампы в своем кабинете, а за окном — глубокая ночь. Во мраке вырисовывается только силуэт Спасской башни, над которой ярко горит рубиновая звезда.

«Рабочий день был просто изнурительным, — вспоминал те времена дипломат Николай Луньков. — Начинали работу в 11 часов утра и кончали в 4–4.30 следующего утра. И так каждый день без выходных. И все потому, что Сталин фактически работал ночами, а днем спал. А раз он не изменял своего режима, то и остальные подстраивались к нему: “А вдруг он позвонит?”» «Недоспали, недолюбили», — заметил как-то Леонид Ильич о людях своего поколения. В его мемуарах о начале 50-х годов говорится: «Работали, что называется, до упаду: редко когда раньше двенадцати ночи гасли огни в ЦК и Совмине. Да и дома, бывало, полночи ворочаешься с боку на бок — не дают покоя мысли о том, о другом».

Конечно, личной привычкой Сталина к работе по ночам можно объяснить эти ночные бдения. Но этим невозможно объяснить их восприятие глазами народа. А народное отношение, вероятно, было сродни отношению к ночным бдениям духовенства: пока все простые люди спят, монахи оберегают и защищают их своими полуночными молитвами.

В 1954–1955 годах Сталина уже не было в живых, но ритм работы повсюду оставался неизменным. Так было и в Казахстане, где тогда работал Брежнев. Один из сотрудников Брежнева Михаил Жихарев вспоминал: «Домой уйдешь с работы иногда утром, когда уже светло. Хозяйки встали и идут по городу, а ты ложишься отдыхать, а через час-два снова идешь в ЦК… Не всегда такой режим работы был оправдан. Но он был именно такой, и его не позволено было нарушать». Во время ночного бдения работники ЦК могли взбодриться разве что чаем с булочками, который можно было заказать в цековском буфете.