Другая - [48]

У Норрчёпинга красивый силуэт, я вижу возвышающиеся над крышами домов промышленного района трубы бывшей заводской котельной, именуемой Вермечюркан – «Тепловая церковь», контуры здания Стрюкйернет – «Утюга», получившего название по своей форме, все это пустое и фальшивое, декорации чего-то, бывшего когда-то подлинным и одновременно полным невзгод, а теперь, напротив, ставшего фальшивым и беззаботным. Я просто не могу здесь оставаться. Что бы ни произошло, это место осквернено. Уходите отсюда, хочется мне крикнуть кораблям вдоль берега, стоящим темными и тихими в ожидании погрузки или разгрузки, уезжайте отсюда, пока не остались здесь навсегда, торопитесь.

Я встаю и еду на работу. По утрам над бумагой на моем выходящем на улицу окне теперь светло, небо высокое, как обычно весной. Если оно не вселяет в тебя надежду, это ужасно. Когда оно говорит тебе исключительно об отсутствии надежд: впереди ласковое начало и жаркая середина лета, а они пусты, говорит мне небо, для тебя лето – это череда дней, слишком жарких и душных, дней, когда отчетливее, чем когда-либо, будет ощущаться, что ты одинока, дней, когда остальные поедут за новыми впечатлениями, а ты останешься в жизни, которая топчется на месте, в ожидании чего-то, что никогда не наступит. Мне кажется, что весеннее небо насмехается надо мной. Чтобы справиться с ним, я записалась работать на все лето. Летом в столовой спокойно, каждый день не так много посетителей и мало грязной посуды: в такие дни можно при желании – если есть чем заняться – отмечать уход с работы на несколько часов раньше или растягивать послеобеденный кофе до окончания рабочего дня – в качестве вялой передышки перед тем, как наступает пора ехать домой и ничего не делать в городе, где я теперь одинока.

«Доноси вековую скорбь, доноси вековую радость». Возможно, раз я не буду так уставать после работы, то смогу летом писать. Возможно, это станет способом придать моему существованию какой-то смысл. По вечерам, возвращаясь домой после прогулок по гавани, я ложусь на диване, включаю на маленькую громкость телевизор, хотя меня не интересует, что он показывает – какой-нибудь детектив или дебильный ситком, – тупо смотрю в полумрак квартиры, не чувствуя сил ни на что, ни почитать книгу, ни написать хоть строчку – от усталости не тела, а разума, и думаю, что следовало бы, по крайней мере, разозлиться и писать от злости, из мести, от жажды реванша, но ничего подобного не ощущаю. Я опустошенная, усталая и одинокая. Я все потеряла.

– Ты выглядишь усталой, – справедливо замечает Сив, когда я добавляю воды в прилавок с горячим. Она раскладывает маленькие пакетики масла в мисочки фирмы «Дюралекс», настолько поцарапанные, что стекло кажется молочно-белым.

Смотрит на меня Сив с заботой, что меня удивляет.

Я строю гримасу.

– Неприятности на любовном фронте, – бормочу я, чувствуя, как к глазам подступают слезы даже просто от признания, что у меня что-то не так: раньше я все подобные признания держала при себе, не знаю, почему выплескиваю это сейчас.

Она смотрит на меня с таким видом, будто действительно понимает меня.

– Ты ведь такая хорошенькая, – говорит она. – Встретишь кого-нибудь другого, кто не будет доставлять одни только неприятности.

Тут у меня звонит мобильный телефон. Когда я не мою посуду, я держу его в кармане брюк, он вибрирует прямо у бедра. На дисплее значится: «Карл». Он мне уже давно не звонил.

Он не спрашивает, как у меня дела.

– Ты на работе? – спрашивает он вместо этого, как только я отвечаю.

– Да.

– А завтра работаешь?

– Нет.

– Мы бы хотели, чтобы ты завтра пришла сюда.

– Кто это мы?

Я не понимаю, что он имеет в виду. Он откашливается.

– Габриэлла и я. Мы хотели бы, чтобы ты завтра пришла сюда.

Вот оно – наказание, думаю я по пути туда. Это означает, что он рассказал жене, и я никогда больше не смогу с ним встречаться. Похоже, его это не огорчает. Возможно, он даже не хочет встречаться со мной. Он, похоже, заинтересован только в том, чтобы снова наладить свою обычную жизнь.

«Остерегайся женатых мужчин», – звучат у меня в голове слова Эмили. Глупая, рассудительная, чопорная, порядочная Эмили. Следовало бы позвонить ей и сказать, что, во всяком случае, в отношении женатых мужчин она была права. И спросить, не хочет ли она выпить вместе кофе. Внезапно я чувствую, как мне ее не хватает. Какое все-таки счастье иметь кого-то, с кем тебе надежно и немножко скучно. Иметь в жизни что-то привычное. Наверное, мне следовало бы позвонить ей и попросить прощения, но не хочется, поскольку я чувствую себя дурой и поскольку знаю, что ей ни за что ничего в моей жизни не понять. Мне пришлось бы защищаться, а этого я не хочу.

На этот раз их лестница не выглядит такой восхитительной. Все кажется мне несколько нелепым. Кто так живет? В Норрчёпинге? Возможно, это вовсе не то, чего бы мне хотелось. Когда я думаю, что хочу, чтобы моя жизнь проходила где-нибудь в другом месте, то, пожалуй, не в больших квартирах, меня не волнует ни статус, ни мнения других. У людей все равно такой плохой вкус, что нет смысла пытаться произвести на кого-нибудь впечатление. Мне хочется просто жить хорошо и уютно. Я по-прежнему хочу быть с Карлом, но теперь понимаю, что это невозможно. Он здоровается со мной очень формально, не прикасаясь ко мне. Так странно не иметь возможности обнять его, уткнуться лицом ему в шею, почувствовать его запах, этот теплый пряный аромат, который вселяет в меня уверенность и одновременно возбуждает, теперь монопольное право на него принадлежит кое-кому другому. Внезапно она возникает в прихожей, Габриэлла Мальмберг. Она почти одного роста со мной, у нее красивое открытое, немного загорелое лицо, светлые волосы с закрывающей лоб челкой, тело выглядит гибким и сильным, по обнаженным рукам видно, что она регулярно тренируется. У меня больше нет сил сравнивать себя с ней. Пусть забирает его. Если ему нужна она, то я больше ничего не могу с этим поделать.