Другая - [45]

Я прибираю на кухне, мою бокалы и выбрасываю сыр и оливки, которые простояли на столе ночь и целый день и выглядят отвратительно. Затем беру пластикатовый пакет и рулон хозяйственной бумаги и вытираю возле кровати, брызгаю спреем чистящего средства, которое нашла в шкафчике под мойкой, протираю водой и открываю окно, чтобы холодный вечерний воздух распространился по комнате и унес с собой на улицу кисловатую вонь.

Я застилаю кровать, связываю мешок с мусором и ставлю его возле двери, потом сажусь на диван в гостиной. В комнате темно, через окно мне видно, как ужинают в квартире по другую сторону улицы. Совершенно обычный повседневный ужин обеспеченной семьи в красивой квартире в Норрчёпинге. Там идет жизнь. Все это обычное и надежное и есть жизнь. Все, чего у меня нет.

Я звоню Алекс, но она не отвечает. Затем пишу СМС Карлу, чтобы он позвонил мне, как только сможет, после чего сижу в темной комнате более получаса в ожидании ответа, но он не отвечает. Он тоже ужинает со своей семьей.

Ощущая внутри пустоту, я механически закрываю окно в спальне, проверяю, не оставила ли темных волосков в раковине. Потом, взяв с собой мешок с мусором, ухожу, не оставляя никаких следов.

Когда он звонит мне следующим утром, я все ему рассказываю. Поначалу он не может поверить, что это правда, затем кричит и ругается. «Как, черт возьми, ты могла на такое согласиться?» – несколько раз спрашивает он.

Вообще-то, я знаю: потому что он не мой. Потому что я разозлилась и расстроилась из-за того, что он уехал в отпуск с семьей, но, возможно, больше всего потому что хотела навредить его жене. Хотела разрушить все, что принадлежит ей, а не мне. Сперва я думаю, что говорить такое нельзя, ведь он потом не захочет со мной встречаться. Но сама слышу, насколько пустыми звучат мои слова, когда я говорю, что напилась и что он сам знает, как Алекс умеет манипулировать людьми.

– Я хотела разрушить вам жизнь, – произношу я. – Габриэлле и тебе. Хотела как бы расставить все по своим местам. Добиться справедливости.

Голос изменяет мне. В голове проносится: как я, такая умная, могу быть такой дурой? Как я могла оказаться человеком, способным на такое? Он кричит, что я идиотка, его голос доносится будто издалека. Прежде Карл никогда на меня не кричал. Потом он кладет трубку, но через несколько минут перезванивает. Он успокоился и, похоже, сообразил, что ему лучше иметь меня на своей стороне, иначе он останется в полном одиночестве. Когда его голос вновь подобрел, я начинаю плакать от отчаяния, что я все испортила. Оттого, что мне себя жаль.

– Прости, – всхлипываю я. Это эгоистическое «прости», последняя попытка заставить его стать моим, заставить выбрать меня, настолько самоуничижительное «прости», что кажется, будто я валяюсь у него в ногах, хотя мы разговариваем по телефону. Он не отвечает.

Положив трубку, я плачу. Я думала, что ощущала пустоту раньше, когда чувствовала, что он предпочитает мне жену и детей, но та пустота ничто по сравнению с пустотой, когда он отверг меня потому, что разочаровался во мне, потому что я попыталась ему навредить, хотя люблю его. Думая об этом, я уже больше не понимаю ничего из того, что натворила, не понимаю, как я могла позволить Алекс внедриться в наши с Карлом отношения. Я считала, что мы с ней похожи, но теперь понимаю, что ошибалась, что ощущение предательства со стороны Карла, каким бы сильным оно ни было, не способно объединить нас, и одновременно сознаю, что теперь Карлу захочется только спасти то, что еще можно спасти из его жизни, отчего слезы льются все сильнее и сильнее до тех пор, пока меня не начинает почти тошнить при мысли, что я опять осталась в одиночестве.

Сырость проникла в городе повсюду, укоренилась в стенах домов. У меня в ванной пахнет сыростью. Сначала я очищаю сток раковины и слив в полу от больших комков темных волос, слипшихся от серых остатков мыла и грязи, дышу ртом, спуская их в унитаз, но запах не исчезает. Каждый раз, находясь в ванной, я его чувствую, он угадывается уже в прихожей. Окна в ванной нет, эту полную сырости комнату невозможно проветрить, в точности как мойку в больничной столовой.

Я ставлю в углу ароматическую свечку и зажигаю ее по вечерам, распространяется легкий аромат ванили и душистого горошка, он просачивается в прихожую, но поглощается запахом сырости, как только я гашу свечку. Я осматриваю белые стены, стыки кафельных плиток. Ванная, конечно, не свежеотремонтированная, но и не особенно старая, раньше мне вовсе не казалось, что с ней что-то не в порядке, а теперь, заходя в нее, я начинаю испытывать отвращение. У нормальных людей так не пахнет. Возможно, что-то не в порядке со мной. У меня не получается даже с ванной. Как же я сумею справиться с жизнью, если не справляюсь даже с ванной.

Возможно, дело в моем воображении, возможно, это связано с тем, что все в моей жизни испорчено. Возможно, это способ мозга конкретизировать все, что неправильно. Когда истолковывают сны, дом всегда является символом твоего «я». Я думаю, что сыростью пахнет моя душа. Это в порядке вещей.

Я проветриваю одежду, тру себя в душе. Люди не могут пахнуть сыростью. Пахнуть может их одежда, но не тела. Я ищу в интернете, но нахожу только, что плохо пахнуть могут нестираные полотенца. Мои полотенца плохо не пахнут, запах исходит из какого-то другого места.