Друг Толстого Мария Александровна Шмидт - [4]

13

"Приехала домой, села писать. В это время Л. Н--чу надо было переписать "Как чертенок краюшку выкупал" 1). Кто-то хотел ее где-то в Петербурге поставить. Я прошу дать мне переписать, а он не дает. Наконец, упросила. "Только пишите поразборчивее и поскорее".

"Приехала домой, села переписывать и всю переписала новым почерком. Утром приехала ко Л. Н--чу и говорю лакею Григорию: "Положите, пожалуйста, на стол". Он положил, а я ушла. Прошло время. Прихожу к Толстым, а Л. Н. говорит: "Кто-то мне "Чертенка" чудесно переписал". "Это я", -- говорю. "Да, нет, -- говорит, -- это превосходным почерком переписано". "Да я же, Л. Н." "Ну полноте". "Да, ведь вы же тогда сказали, чтобы я выучилась сначала писать, я и выучилась". "Да не может быть". Это при всех-то! Принес мне лист бумаги, дал переписать то место из "Крестника" где медведица и бревно. Я села, переписываю. Софья Андреевна говорит: "Да, довольно уж!" А он: "Нет, еще", и подошел. "Вот, -- говорит, -- удивительно". А я говорю: "Вот вы какой Фома Неверный".

3. ПЕРЕЛОМ.

Чем больше читала М. А. произведения Л. Н--ча, чем больше говорила с ним, чем больше думала, тем ближе и дороже были ей новые взгляды. Она оставалась попрежнему институтской классной дамой, но жизнь ее изменилась, изменилось и влияние на воспитанниц.

"Бывало, девочки останутся одни в спальной с 9╫ часов, баловство идет. А я им чтение вечером устроила по указанию Л. Н--ча, --Тургенева "Записки охотника" читала, "Антона Горемыку" Григоровича, Достоевского -- "Преступление и наказание" и "Мертвый дом", "Хижину дяди Тома", Диккенса -- "Давида Копперфильда", "Записки Пикквикского клуба", Гюго -- "Отверженные", "Войну и мир", "Семейное счастье" -- Л. Н--ча (только не "Анну Каренину").

"Раз начальница института застала. "Что это, думает, так тихо?" А девочки все в кроватях лежат, слушают. Позвала она меня, спрашивает: "У вас что-то новое делается?" Я об'яснила, что читаю им вслух такие вещи, которые будят их мысль и совесть, возвышают душу. "Зачем им душу возвышающее, -- говорит, -- это надо народ возвышать, а они и так из высшего класса. Им важно невинность воспитать". "Если прикажете, говорю, я прекращу чтение". "Нет, я только хотела сказать вам". И я продолжала.

----------------

1) Л. Н. в то время интересовался созданием театра для народа. Он обсуждал этот вопрос с известным антрепренером Лентовским, который думал устроить балаганы с хорошим репертуаром и т. п. В Петербурге за дело создания народного театра взялся П. А. Денисенко, у которого была по этому поводу переписка со Л. Н--чем. Шел разговор об инсценировке и постановке в Петербурге рассказа "Как чертенок краюшку выкупал". У Денисенки с народным театром ничего не вышло, но Л. Н. создал из "Чертенка" пьесу для народной сцены "Первый винокур", которая впервые была поставлена тогда в Петербурге на открытой сцене в саду "Невского общества разумных развлечений".

14

"Бывало, как Л. Н. приедет ко мне, институтки все обступят его у входа. Я боялась, что будет, как с Александром Вторым, когда он приезжал в институт: обступят, целуют руки, спину, во все места. Гадость! А он доволен. Нет, со Л. Н--чем ничего подобного. Сияющие, приветливые

"Помню, приехал Л. Н. раз, а мы читали перед тем его "Много ли человеку земли нужно". Обступили его девочки, расспрашивают: "А мы так и знали, что так кончится, -- говорят, -- вы иначе и не могли сказать. Уж по заглавию догадались". "А я -- Пахом, -- говорит одна, -- мне тоже не три аршина, а много земли нужно". Долго он тогда с ними говорил. А потом сказал: "Когда вы кончите учиться и в жизни понадобится совет, указания, помощь, в Москве ли я буду или в Ясной, обращайтесь ко мне. Я всегда буду рад помочь. Скажите только, что вы воспитанницы М. А--ны".

"Раз Л. Н. пришел ко мне. Это было, когда он поручил мне отбирать в Бондареве 1) сильные места от слабых. Л. Н. очень любил Бондарева. Одно в нем не любил -- гордость.

"Сказали мне, что Л. Н. пришел. Я бросилась встречать. Он был в задерганном пальто. Потащила его скорее к себе и захлопнула двери от любопытных (когда Л. Н. приходил, все высыпали -- и девочки, и классные наставницы, воем было любопытно).

"Так вот, пришел Л. Н., разговариваем. А у нас была одна классная дама, большая поклонница художественной литературы и Л. Н--ча, как художника. Она вошла нарядная, расфранченная, куда-не-куда.

-- Л. Н., извините, я хотела вас повидать, такой случай! Может быть, никогда не увижу вас больше в жизни! (Л. Н. смеется, -- "невидаль, мол, какая!") Я хотела вас спросить об искусстве. Ведь вы отрицаете искусство?

-- Ничуть не бывало. Я ценю искусство, но то искусство, что служит всему народу, а не избранной горсти людей. Вот вы бываете в концертах, в театре... Приезжаете из концерта, что вы чувствуете?

-- Желание подойти к инструменту, вспомнить, подобрать то, что слышала, пережить вновь это наслаждение...

-- Ну вот, видите. А я у себя вижу: жена сидит в концерте, возбужденная, вспотевшая, а кучер дожидается на морозе, может быть, часа два. Домой возвращается, -- шум, крик на прислугу, то не годится, это не ладно. Какое уж тут искусство! Я понимаю, Рубинштейн... Но если Рубинштейн стоит на площади, и все люди, вся толпа слушает. А впереди больные, расслабленные, калеки, несчастные. Он чудно играет, действует на сердца, трогает их. Кон-