Друг Толстого Мария Александровна Шмидт - [22]

----------------

1) "Царство Божие внутри вас".

46

Принесла. Рабочие дорогу чинят. Усталые, пыльные, жарища! Угощаю, -- не берут, -- думают, смеюсь над ними. Взяли потом, уж так благодарили!".

Татьяна Львовна Сухотина-Толстая в своих воспоминаниях о М. А--не 1) рассказывает, что случалось, что О. А., оставив М. А--ну за тяжелой работой, уходила в хату, чтобы почитать захватившую ее книгу.

-- Нет, душенька, Марья Александровна, -- говаривала она, -- вы уже подгребите сено без меня. А я пойду Мэтью Арнольда читать.

М. А. иногда сердилась:

-- Эгоистка вы этакая! Ведь вы будете просить молока к чаю, а где его взять, если не припасти сена на зиму для коровы!

Ну, -- прибавляла она мягче, -- так и быть, идите. Только поставьте самовар, а то я до смерти чаю хочу.

Убрав сено, М. А. приходила домой в надежде найти готовый чай, но стол не был накрыт, самовар не кипел. О. А. сидела с книгой в одной руке, а другой она веером махала в трубу самовара, который стоял на полу возле нее и не начинал закипать.

М. А. покатывалась со смеху, обнимала свою подругу, раздувала уголья и через несколько минут наливала О. А--не и себе чай, а О. А. в это время рассказывала ей о тех прекрасных вещах, которые она прочла у Мэтью Арнольда".

----------

"Дорогой Лев Николаевич, -- пишет О. А., 4 декабря 1892 г. -- Мы получили Ваше милое письмо. Не ответили потому, что жили в больших трансах. Мы пережили большое горе. В какой-нибудь месяц мы лишились трех больших прекрасных коров, больших превосходных телушек, всего того, одним словом, что составляло радость, гордость и поддержку нам и нашему хозяйству. Все это было дело рук Марии Александровны, и все это процветало, благодаря ее заботливости и ее неустанным трудам. Так можете себе представить, как, в особенности ей, тяжела эта неоцененная для нас потеря. И теперь она больна и телом и душою, потому и не пишет сама. Думаю, что от огорчения привязался к ней бронхит, болезнь, оставившая ее совершенно на Кавказе.

С 12 октября тут начался падеж в Колонке. Немцы, люди совсем темные относительно скотоводства да и относительно всего вообще, посняли шкуры, а коровьи туши покидали на пастбище. И с этот времени и пошла гулять зараза. Староста этого селения и не подумал оповестить об этом жителей Колонки, которая тянется на три версты. А мы совершенно случайно узнали о падеже, после того как пало 9 штук. Мы ахнули и первым делом поспешили своих коров отделить и пасти у себя отдельно в саду. Но было уж поздно, одна из коров через несколько дней заболела. Мы, должно быть, поздно отделили ее от другого скота. Думая, что это чума, мы после пятидневного ухода за больной коровой застрелили ее, т.-е. за нас сделал это сосед, чтобы окончить ее мучение и не разводить заразу. Через неделю заболела только-что

----------------

1) "Друзья и гости Ясной Поляны".

47

отелившаяся корова, самая лучшая из нашего стада, и так же пала. Когда уже до ста штук скота пало, приехал к нам ветеринар, вскрыл павшую корову и нашел, что болезнь не чума, а повальный катарр желудка от гнилого пастбища и сена, и что болезнь не заразительная. Любовался нашими оставшимися телушками и коровой. Болезнь скота он даже не проследил и заключение его о незаразительности болезни вышло неправильным. Когда у нас за тем заболели еще разом две телушки, мы оставили их в общем сарае, и за телушками последовала и третья телушка и корова, самая ранняя, с которой мы так тесно сжились. Вчера и ее закопали, и когда это случилось, дорогая М. А. упала на кровать и зарыдала. Это было очень тяжело видеть. Ничему материальному она не придает цены, а здесь было другое, -- по неумению, по незнанию нашему мы потеряли все, что было ценного, полезного и интересного в хозяйстве и без чего наша теперешняя жизнь не представляет никакой прелести.

Вы пишете, дорогой Лев Николаевич, чтобы я написала Вам, что да что нам прислать для чтения. И вот я собралась попросить Вас. Философии не нужно, и ничего отвлеченного не нужно, а нет ли у Вас какого-нибудь сельскохозяйственного журнала или чего другого, чтобы в нашей жизни могло годиться, по садовой огородной части. Если у вас есть "Journal intime" Amiel'a, то также пришлите. Я вам ее верну. А всего лучше приобретите для нас, если Вам это можно будет, скотолечебник Шмулевича, а, может быть, есть более новый и лучший, какой Вы только знаете. А также градусник Цельсия, которым у скота измеряется температура. Может быть, у нас никогда более скота не будет: мы не имеем средств завести его, но мы многое узнаем о скоте такого, что в критическую минуту пригодится людям и избавит их от того тяжкого душевного состояния, в котором находились мы с 29 октября по 3 декабря".

"Очень жаль мне вас, -- пишет Л. Н. 27 декабря 1892 года, в ответ на это письмо О. А--ны, -- хотелось бы поговорить о том, что не надо привязываться к земному, да чувствую, что, сидя здесь, в избытке и роскоши, не имею права говорить это вам, ведущий ту хорошую, чистую жизнь, какую вы ведете. Я посылаю вам 50 рублей. Мне никакого труда не было взять их, жена рада была дать, а вам, может быть, можно будет на это купить хоть одну корову. Ваши поручения: лечебник и градусник -- исполню завтра. Амиеля переводят и читают и все не послали вам. Я живу весь в своей книге 1), которую все кончаю. Вас очень люблю и радуюсь на вашу жизнь. Ведь, если бы не было несчастий, то и не стоило бы жить. Ведь это самая жизнь и есть".