Друг Толстого Мария Александровна Шмидт - [23]

М. А. пишет 12 января 93 года:

"Спасибо, дорогой Лев Николаевич, за письмо. Жаль только, что вы не написали о том, "как не надо привязываться к земному" Мне, именно, это и нужно, потому что сильно привязываюсь и к людям и животным...".

----------------

1) "Царство Божие внутри вас".

6. БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЬ О. А. БАРШЕВОЙ.

Заболев бронхитом, М. А. долго не могла оправиться. Лежала она, стараясь ободрить упавшую духом О. А--ну и как можно меньше затруднять ее уходом за собой. О. А. одна по хозяйству намучается и ночью спит, а М. А. боится ее потревожить, хотя по ночам ей особенно тяжело было.

"Пришла к нам Александра Ивановна, -- вспоминала М. А., -- увидала меня, сказала О. А--не, что я плоха, надо ночь со мной спать. О. А. на ночь и легла, на полу со мной рядом, постелила кое-как, а щели в полу, дуло, и надуло в бок. На другой день встала она, говорит: "Ведь и я нездорова". И захворала она. Крупозное воспаление легких. И через 11 дней отдала богу душеньку".

"Кусакова все приходила помогать урывками. Хохлов надолго не пускал, а тут, как умерла О. А., она пришла домой и говорит: "Вот ты не пускал, а О. А. и умерла!" Он, как сноп, повалился. Говорит: "не верил я".

"Александра Ивановна подвижница была. Трудно ей было. Хохлов неуравновешенный был человек".

"Дорогие друзья мои, Лев Николаевич, Александр Никифорович 1) и Маша, -- пишет М. А. 4 февраля 1893 г. -- Вчера, в 7 часов утра, скончалась моя дорогая Ольга Алексеевна от воспаления легких. Болела 11 дней тяжко, но переносила страдания с такой кротостью и покорностью, что я без слез и вспомнить не могу. Сначала заболела я опять бронхитом и пролежала дней 12. Болезнь моя до того напугала Ольгу Алексеевну, что она сразу упала духом, стала волноваться, плакать и только в одном ситцевом платье все выбегала во двор, сама не зная зачем. А погода стояла хоть и ясная, но холодная, с ветром. Через несколько дней она стала кашлять таким дурным кашлем, что я сразу увидала -- дело плохо. Я еще и с постели не встала, как она заболела, сделалась у нее сначала сильная лихорадка с тошнотою, потом открылся жар и глубокий сон. Через два дня она почувствовала колики в правом боку и кашель усилился. Я сейчас же встала и с трудом принялась за работу по дому. Соседи приносили воду и дров нам, я все не решалась выходить на воздух. Как раз тогда выпал глубокий снег и морозу было градусов 11. Между тем, здоровье ее становилось все хуже и хуже. Я обложила ее 9 мушками, ставила припарки, но, верно, помощь была оказана поздно, потому что на 9-й день к вечеру она уже потеряла сознание. Я все еще не видала опасности и крепко верила, что она перенесет, так как грудь и легкие у нее были крепки. Последнюю ночь она все хотела ходить по комнате, и мы с Александрой Ивановной едва удерживали ее. Эту ночь у нее с языка не сходило Ваше имя, дорогой Лев Николаевич. Только и твердила Л. Н., Л. Н.". Утром на 12-ый день я послала Александру Ивановну в Сочи, не предполагая, что у нее уже началась агония. Сама подошла к ней и говорю: "Давайте-ка, голубка, я вас поверну на бочек". Она улыбнулась и легла сама и говорит: "Как хорошо". Я ее

---------------

1) Дунаев. См. прим. стр. 35.

Е. Горбунова-Посадова.

49

стала ласкать, целовать, она все улыбалась. Но вдруг она повернулась на спину и стала редко дышать. Тут только я догадалась, что она кончается. И действительно, через минуты две ее не стало. Умерла так тихо, покойно и с такой блаженной улыбкой, ну точно ангел божий. Она и теперь лежит все с тем же выражением...

...Теперь скажу вам о себе. Чувствую себя физически плохо: сильно горюю по дорогой моей Ольге Алексеевне, укоряю себя то, что я с первых дней ее болезни не кинулась в Сочи, не обратилась к более опытным людям, все бы, если бы не спасли ее от смерти, хоть облегчили ее страдания, а то я боялась за свое божественное здоровье, берегла себя, оставила ее совсем без помощи. А теперь вся обливаюсь слезами и не могу найти покоя. Поделом мне, жестокой эгоистке: себя только помнила, а другого забыла, вот и кара. До 28 февраля еще пробуду здесь. А 28-го кончается аренда, снимала же О. А. Со смертью ее все кончается. Как и куда я денусь еще и сама не знаю. Прошу Вас об одном, сейчас же напишите мне сюда. Это будет величайшая радость для меня. Крепко целую ваши руки. М. Ш.

Хохловы пока у меня, спасибо им, и воду и дрова -- все принесут, печку вытопят и меня окружили покоем и вниманием".

Л. Н. откликнулся на грустную весть о смерти Ольги Алексеевны, 20 февраля, 1893 г.

"Сейчас получил и прочел ваше письмо, дорогая, милая М. Ш. Как ни естественна смерть, особенно мне, уже по годам своим стоящему так близко к ней, всегда она не то что поражает, а трогает и умиляет. Хочется узнать, что чувствовал, что думал тот, кто отходил? Хорошо ли ему было в эту торжественную минуту жизни? И я поплакал, читая ваше письмо, -- не от грусти, что не увижу ее больше, хотя и это жалко, особенно за вас, -- но от чувства умиления. Она хорошо, спокойно, как видно из вашего письма, и без страха умерла. Милое, тихое, смиренное и серьезное было существо, как я ее вспоминаю. Как теперь вижу вас двух в зале утром, когда вы пришли ко мне, и я в первый раз увидел вас обеих. Он была тогда еще полу-молодая, полная жизни, настоящей жизни, духовной. Полноте, милый друг, упрекать и мучить себя. Разве может человек что-нибудь сделать и прибавить жизни на один локоть? Жизнь и смерть не в наших руках. Ваша жизнь с вашим пошатнутым здоровьем, в тех условиях, в которых вы жили последние годы, лучшее подтверждение этого. Как ни странно это сказать, -- и я бы не сказал это другим, -- все к лучшему. Особенно такая смерть. Дай нам Бог такую же. А днем или десятилетием раньше или позже, разве не все равно? Как я рад за вас, что милые Хохловы у вас и помогают вам телесно, а, главное, духовно.