Друг мой, брат мой... - [37]

И еще про Макы в отцовском письме: просит прислать фотографию Макы. Скучают родители по младшему своему. А он не решился послать им портрет, что нарисовал Тарас Шевченко. Рискованно доверить почте такую посылку — затеряют или порвут. Нельзя ли с портрета снять фотографию? Надо Всеволода спросить, Крестовского. Он знает всех и вся...

В этом решении есть и для Чокана удобство — не ходить с братцем к фотографу, не тратить время. „Что ни говори, а семейная шишка у меня слабо развита“, — думает он, легко прощая себе.

Остаются последние строки отцовского письма.

„Чем больше и чаще будешь писать нам о своем благополучии, тем больше и мы будем переводить денег, чем меньше будешь писать, тем меньше мы будем тебе переводить“.

Степная натуральная хитрость и сердит и смешит Чокана. При его беспечности он здесь постоянно без копейки, залез в долги. Никуда не денешься — надо писать домой о благополучии. Только о благополучии. О том, что грудь побаливать стала и кашель все чаще подкатывает — чего же писать? А уж о крысе тем более...

Несмотря на хитрое финансовое условие, Валиханов не скоро собрался написать отцу. В Петербург явилась депутация султанов Оренбургской области во главе с Мухаммедом Джантюриным, братом всесильного Ахмета Джантюрина, правителя тургайских казахов. Султаны все в офицерских чинах: есаулы, сотники, один подполковник. За русского дядьку при них пристав оренбургских казахов Плотников. Переводчиком — подпоручик султан Альмухаммед Сейдалин. Он сказал Чокану, что знаком с его братом Жакупом, встречался с ним недавно в доме Ахмета Джантюрина.

Тургайские правители с Валихановыми в родстве. Сейдалин по-приятельски намекнул Чокану, что отец его Чингис сватает ему в жены дочь могущественного Ахмета. Девушка хороша собой и получила порядочное воспитание. Музыкантша каких поискать и к тому же пишет стихи.

Рисунки ЧОКАНА ВАЛИХАНОВА

Групповой портрет братьев Чокана. Карандаш и тушь. 1855.

Вид на усадьбу Сырымбет с восточной стороны. Карандаш. 1853.

Одежда уйгуров Восточного Туркестана. Перо. 1859.

Портрет Тезека. Карандаш. 1865.

Автопортрет Чокана Валиханова. Перо. 1856.

Портрет ага-султана. Карандаш. 1864.

Казахские музыканты. Баксы — певец с кобызом. Карандаш и перо. 1862.

Портрет дяди Чокана Канходжи. Карандаш и тушь. 1862.

Караван в ущелье р. Чарын. Перо. 1856.

Джейраны. Карандаш. 1856.

Кабан. Карандаш. 1856.

Китайский гусь. Горный гусь. Перо. 1856.

Наскальные изображения на берегу р. Или. Изображение Будды. 1856.

Городские ворота в Западном Китае. Перо. 1856.

Схематическая карта осенних стоянок и зимовок казахов в районе горы Сырымбет. Перо. 1853.

Прически и головные уборы уйгурских женщин Восточного Туркестана. Перо и тушь. 1858.

Каменные изваяния на северном побережье Иссык-Куля. Карандаш. 1856.

Голова уйгура и уйгурки. Карандаш. 1859.

Кашгарка. Карандаш. 1859

Профили каменных изваяний на р. Аягуз. Перо. 1856.

Каменные изваяния у гробницы Козы-Корпеш и Баян-Слу. Перо. 1856.

Портрет Г. Н. Потанина. Карандаш. 1857.

— Да! Я знаю! — вспылил Валиханов. — Она пишет прекрасные письма в стихах одному из моих братьев... Почему бы не посватать девушку за того, в которого она влюблена?

— Но ведь решают старшие в роду. Разве вы забыли?

Вот и дождался! Он, Валиханов, еще года не прожил в Петербурге, а уже упрекают, что забыл казахские обычаи. И это говорится ему, собравшему сотни листов с записями песен и легенд, докопавшемуся до истоков, откуда пошел казахский народ, гордящийся именем казаха — свободного, кочевого человека...

Обиды своей он не высказал Сейдалину. Ему любопытен был соплеменник, тоже получивший русское образование. Прежде ездили с казахскими султанами русские толмачи или чаще татары, а Сейдалин, наверное, первый казах со столь важными обязанностями.

Подпоручик султан Сейдалин был весьма доволен собой и своей ролью в Петербурге. Он с гордостью рассказывал Чокану, как почетно встречают в столице депутацию султанов. Взахлеб описывал поездку к государю в Царское Село: сначала на поезде, а потом придворными экипажами во дворец. Государь вышел в белом мундире, в брюках с желтыми лампасами и сказал Джантюрииу: „Благодарю за прошедшее и надеюсь на будущее“ .

— Так и сказал? — переспрашивает Валиханов.

— Слово в слово! — сияет Сейдалин.

„Не много же у государя в запасе исторических фраз“, — Чокан припоминает, что такое же изречение досталось недавно стоявшему впереди него генералу, кавказскому герою.

„Благодарю за прошедшее и надеюсь на будущее... Русское правительство видит в султанах свою главную опору в Степи... Пусть дурак, но султан...“ Чокану вспоминается, как по пути в Кашгар караван удостоился видеть султана Джангазы, правителя джалаиров. Султан вошел в юрту особой походкой жирного гуся, отличающей владык Степи от простых смертных. Сел на почетное место и долго, важно молчал. Наконец обвел всех глазами и произнес двустишие: „У джалаиров много баранов, у Джангазы много дум“. Сказал и опять умолк. С караванщиками беседовал его помощник, которого казахи прозвали „заседателем“. Для степняков все чины „заседатели“ и „майоры“. Самых корыстных зовут „асессорами“. Это бранная кличка. Она пошла от асессора Ивашкевича, лютого взяточника, ненавидимого всей Степью. Кто бы мог подумать, что польский дворянин, сосланный в Сибирь за участие в тайном обществе „Черные братья“, откажется от прежних убеждений и станет подлее всех гоголевских типов?.. Или вовсе не было у него высоких убеждений? Лишь ненависть к русским — как теперь лишь презрение к азиатскому народу, кочующему по Степи.