Надежда КРЮКОВА • “Русские — это люди высшего порядка!” (Наш современник N6 2004)
М озаика войны
Надежда Крюкова
“Русские — это люди высшего
порядка!”
В начале 80-х годов прошлого века, работая в нашем посольстве в Норвегии, я познакомилась с интереснейшим человеком — Адамом Егеде Ниссеном, или просто Адамом Адамовичем, как мне его отрекомендовали. Он был врачом, лечил рабочих. Образование получил в Советском Союзе в 30-х годах прошлого века.
— Хорошо помню эти годы, — рассказывал Адам Адамович, — борьба за Советский Союз была самым актуальным вопросом. Мы дискутировали его всюду — в школе, на улице, дома. Очень много о вашей стране рассказывал отец, делегат Коминтерна. И вполне естественно, что мне самому давно и страстно хотелось увидеть эту замечательную, почти сказочную для тогдашней норвежской молодёжи страну. Страну, где нет больше богачей и безработицы, где все как один трудятся на общее благо.
И летом 1932 года исполнилась наконец моя давнишняя мечта: я поехал в Москву, учиться. Но поскольку на вступительные экзамены я опоздал и на первых порах не знали, куда меня деть, то включили в состав делегации от МОПРа, находившейся в то время в Москве. Таким образом, моё пребывание в Советском Союзе началось неожиданно с путешествия: мы поехали сначала в Карелию, а потом в Среднюю Азию.
Я много тогда писал об этой поездке. Мои заметки публиковались в норвежской рабочей газете “Арбейдер” (“Рабочий”). Во время этой поездки я познакомился, а потом и подружился с Ниной Крымовой: она была переводчицей нашей делегации.
После возвращения в Москву её муж, Павел Герасимович Шарманов, неожиданно предложил мне поселиться у них. О большей удаче я не мог и мечтать. Ведь я знал тогда всего несколько русских слов.
У семьи Крымовых был очень интересный круг друзей: артисты, политические деятели... И пока я жил у них, почти ежедневно бывал в театре или на концерте.
Павел Герасимович, насколько помню, был редактором какого-то журнала. Он был очень суровым и требовательным человеком — прежде всего к себе! Но и к другим. Одним словом, за то время, что я прожил в этой семье — около года, меня воспитали во всех отношениях! — Адам Адамович смеётся.
— С 1 января 1933 года меня зачислили наконец студентом Первого Медицинского института, и для меня началась совсем иная жизнь. А ещё через некоторое время, когда я переехал от Крымовых в студенческое общежитие на Моховую, с головой ушёл в бурную студенческую жизнь. Домой же, как упоминал, приезжал только летом, на каникулы. И теперь уже не отец, а я часами рассказывал родным, друзьям и знакомым о своей жизни в Советском Союзе. А рассказать было о чём! Ведь всё, что я видел, чувствовал, осознавал, живя в Москве, было так ново, так необычно для меня.
В 1938 году я окончил институт. Своё последнее лето в Советском Союзе, как и первое, провёл в путешествии с друзьями.
Нас было пятеро. Мы путешествовали по Закавказью — прошли пешком от Нальчика до Зугдиди, через всю Сванетию! Тогда, помню, эти места казались нам уголком чудом сохранившегося до наших дней средневековья: ни электричества, ни дорог...
Осенью 1938 года я вернулся домой с советским дипломом врача. Но чтобы получить право на обзаведение собственной практикой, я должен был, как многие другие специалисты, получившие образование за границей, сдавать дополнительные экзамены. К счастью, в это время у меня появилась возможность наняться врачом на китобойное судно, что я, из экономических соображений, и сделал. Известие о начале войны застало наш экипаж в Атлантике, на пути домой. Домой мы, однако, не попали: флот был национализирован и приказ был ехать в Тринидад, Вест-Индию.
После долгих мытарств с командой этого судна я очутился наконец на суше — в Халифасе, в Канаде: там строился в это время норвежский воздушно-тренировочный лагерь, и меня взяли туда врачом. Потом, вместе с воздушной эскадрильей, я оказался в Исландии, где прожил около года, после чего меня командировали в Нью-Йорк.
По пути в Нью-Йорк наше судно торпедировали, и вместе с частью экипажа, в январские штормы, в течение долгих девяти суток мы находились в открытом море в шлюпке. Мы уже склонялись к мысли, что нам конец, когда неожиданно нас подобрал экипаж канадского миноносца. Две другие лодки с людьми, насколько знаю, пропали без вести.
В Нью-Йорке меня зачислили ассистентом профессора Креба — военного врача, который занимался комплектованием медицинского оборудования и медикаментов для военно-полевых госпиталей. До обеда я работал под началом профессора, а после обеда, до глубокой ночи, в открывшейся там вскоре после начала войны клинике для норвежских моряков. Работали мы как звери.
Так прошло два года. В октябре 1944 года меня неожиданно вызвали телеграммой в Лондон: в годы войны, как известно, там находилось норвежское коалиционное правительство.
Когда я доложил о своём прибытии, мне сказали, что я включён в состав норвежской Военной миссии и что в ближайшие несколько дней мы должны выехать в Финмарк: от советского командования было получено сообщение о готовящемся наступлении советских вооружённых сил в северо-западном направлении. Это означало, что долгожданное освобождение дорогой нам всем Норвегии было не за горами.
