Дрожащий мост - [15]

Шрифт
Интервал

Дом родителей Лилии был старым, светлым и просторным. Ее отец распахнул дверь. По комнатам ласково загулял ветер, выдувая на веранду остатки консервированного летнего воздуха. Мать вынесла плетеные стулья.

— Погуляем? — сказала Лилия.

Она повела меня дальше от дома. Яблони упрямо хранили листья, и нас надежно укрыл желто-багряный палисад. На перевернутых дождевых бочках тонко дрожала паутинка. Высоко, в прозрачном воздухе метались птицы, казалось, небывало теплая осень спутала их перелетные инстинкты. Лилия опустилась на большую корягу со снятой резаком корой. Жестом предложила сесть рядом. Сквозь ветви нашего укрытия мы видели веранду, головы ее родителей, первый легкий дымок занимающегося костра.

— Он мне позвонил, — сказала Лилия хрипло.

— Ты что, болеешь? — спросил я.

— Немножко, — ответила она и шмыгнула носом. — Я уезжаю к нему.

Все-таки я был немного разочарован. Понятно, что мне с ней ничего не светило. Да и не так уж она мне нравилась. Но и совсем чужой не была.

— Мне деньги нужны, — сказала Лилия. — Дай мне денег, а?

Костер разгорался. Теперь я видел не только дым, но и огонь — веселые, радостные язычки. Матушка Лилии рассмеялась где-то далеко. Лилия подняла с земли веточку, начала рисовать на земле иероглифы.

— Вообще-то, ты меня тоже использовал, — сказала она. — Но я же не в обиде.

— Так и я на тебя не обижаюсь, — сказал я. — А ты хорошо подумала?

Сказал и тут же пожалел: решит еще, что мне денег жалко.

— Я дам тебе. Правда, у меня немного денег, — поторопился добавить.

Она улыбнулась и сразу закашлялась. Бросила прутик.

— Я подумала очень, очень, очень хорошо, — сказала она не своим голосом, прокашлявшись. — Он все устроил, квартиру и все такое. Мне нужны деньги на дорогу. И еще на кое-какие мелочи.

Матушка ее снова рассмеялась издалека — молодо, переливчато, как счастливый человек. Очевидно, профессор был букой только в моем присутствии.

— А твои родители? — спросил я.

Лилия сморщила нос.

— Ну, я напишу им. Объясню все. Ч-черт, ты же понимаешь, что пока им ничего не нужно знать?! — она посмотрела на меня пытливо. — Ты ведь ничего им не скажешь?

Я вздохнул. Она взяла меня за руку.

— Ты же знаешь, что я пыталась его забыть, — сказала так пафосно, что я чуть не рассмеялся. Но Лилия была серьезна. На щеках ее играл настоящий румянец, свежий и цветущий, глаза горячо блестели, а ладошка была холодной. — Я без него не могу, вот в чем штука.

Так мы и вернулись на веранду — взявшись за руки, точь-в-точь платонически влюбленные школьники. Мать ее наполняла водой прокопченный котелок и улыбалась, глядя на нас. Отец сердито размахивал граблями и вонзал их в землю, оставляя глубокие бороздки. Горы его гнева ветер легко разметывал на невесомые желтые листья, каждый из которых был нем, а все вместе безумолчно шептали.

Лилия, благосклонная и ласковая, подвинула мне плетеный стул. Окутанные горьким осенним дымом, мы пили, обжигаясь, чай. Над нами летали птицы — стая черных типографских скобок металась в одну сторону, разворачивалась — и на миг становилась стаей белых скобок. У веранды пышно отцветали хризантемы, словно мхатовские старухи — с гордо поднятыми белыми головами, красиво и горько. Мать Лилии запела какую-то песню на незнакомом цокающем языке. Фальшивила, но это было мило.

Случаются же такие волшебные вечера. Улыбаешься без причины и веришь, что где-то наверху прекрасное дитя пускает в небо последних ласточек, как маленькие черные самолеты, рисует ладонью облака на небе. А люди улыбаются без причины и поют.

— Какая хорошая осень, — сказала мать Лилии.

Вечером я пересчитал все свои деньги. Тронул рыбок над столом. Лиза, видишь, как все повернулось. Ты не сердишься?

В последний раз мы встретились с Лилией наспех. Она сама приехала к моей школе и поджидала после уроков, меряя нервозными шагами двор. В безразмерном плаще, с рваной стрижкой — уже маленький беспризорник. Слишком быстро выхватила деньги, слишком торопливо попрощалась. Мыслями она была уже не здесь и, конечно, не со мной. На прощание все-таки поцеловала. Губы у нее были сухие и совершенно без вкуса.

— Позвони мне, — сказал я. — Как устроишься.

— Конечно, — пообещала она.

Мы могли бы заключить пари: кто кого быстрее забудет.

Осенний костер повторился через неделю. Наша надзирательница придумала доброе дело для будущих преступников. Убрать листья в скверике, а затем сжечь их. Вместе с листьями полагалось предать огню все, что нас тревожит или пугает. В этом кризисном центре работали затейники, я вам скажу.

В сквере собралось шесть подростков. Самому младшему — с каменным лицом вождя семинолов — лет тринадцать. Мы и пары слов друг другу не сказали, потому что все это было строительством Вавилонской башни, честное слово. Неужто наша Щепка думала, что мы найдем общий язык: бритый наголо крепыш со взглядом убийцы соседских кошек, сонный, покачивающийся от ветра альбинос, хлюпающий широким носом неандерталец с такими мощными надбровными дугами, что с них можно было запускать ракеты. Нам выдали метлы, грабли и мешки, и мы поскорее разбрелись как можно дальше друг от друга, будто одинокие кроты по туннелям.


Еще от автора Анастасия Разумова
Лицей 2019. Третий выпуск

И снова 6 июня, в день рождения Пушкина, на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены шесть лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Павла Пономарёва, Никиты Немцева, Анастасии Разумовой и поэтов Оксаны Васякиной, Александры Шалашовой, Антона Азаренкова. Предисловие Ким Тэ Хона, Владимира Григорьева, Александра Архангельского.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.