Дрожащий мост - [13]

— Иди сюда, — сказала тускло.

Мне стало жаль, что у нее такие красивые глаза. Верни эти глаза другой девчонке, серьезной и умной, — хотел я сказать ей, — потому что ты — глупая механическая кукла. Вместо этого она уже целовала меня бесстрастными солеными губами, а я искал у нее на спине ключ, которым она заводится. Напрасная возня длилась минут пять, пока ей не надоело. Она оттолкнула меня, стянула свитер, платье и оказалась голой. Только полоски от раздельного купальника ярко белели на еще загорелом костлявом теле.

Я часто думал, как это будет в первый раз. Ну, когда я удостоверюсь, что точно не гей и влюблюсь в какую-нибудь девчонку. Решил, что не стану строить из себя бывалого мачо, а признаюсь девчонке честно. В моих фантазиях в этом признании была какая-то трепетная нежность, которая должна была сделать нас еще ближе и сразу разрешить все страхи. Больше, чем простое и умелое обладание.

Сейчас я утопал в чужом диване, рядом с голой девчонкой, и не мог шевельнуться.

— Ты чего? — хрипло спросила Лилия.

— Болеешь, что ли? Хрипишь, — выговорил я беспомощно.

Может быть, сказать ей, что я гей? Черт, до чего могут довести дурацкие мысли. Она вдруг властно ухватила ремень моих брюк.

Через несколько минут я сидел на краю чужой ванны, среди акварельно-розового кафеля, пускал воду и брызгал на горящие стыдом щеки. Я отдал бы что угодно, чтобы не возвращаться в комнату, где сейчас курила тонкую ароматизированную сигаретку Лилия. Готов был так и сбежать — в одних трусах.

На полке под зеркалом валялась скомканная салфетка с отпечатками ее губ. Множество красных механических поцелуев.

Она поскреблась в дверь.

— Собирайся! Скоро родители придут.

Я выключил воду. Прислушался. Кажется, она ушла.

Моя одежда лежала прямо под дверью. Жест, который мог бы обидеть в других обстоятельствах, теперь выглядел даже благородным. Я быстро оделся, в тесноте задевая чугунную ванну, хлипкие полочки. Выскочил в прихожую. Подумал, скажу ей: «Пока» и сразу убегу, не давая возможности ответить. Трусость, конечно. Но испортить впечатление о себе при всем старании уже не смогу, ибо оно, вне сомнений, гаже некуда.

В таком мрачном настроении я обувался, когда в двери начал громко проворачиваться ключ. Лилия вполголоса выругалась в комнате. Не знаю, что она там делала — спешно одевалась или разгоняла табачный дым, но с ее матушкой я встретился нос к носу один. Клянусь богом, в глазах этой женщины мелькнул ужас. Наверное, она приняла меня за грабителя. Поэтому я очень-очень вежливо поздоровался. Она в самом деле оказалась пухлой, с вялыми, бледными щеками. Глаза, как у Лилии, большие, синие, только в морщинах и чуть оттянутые вниз, что усиливало сходство с оседающей в тепле снежной бабой.

— Здравствуйте, — ответила она, поколебавшись.

Лилия выскочила в прихожую, натянуто улыбаясь. Короткие волосы торчали дыбом, голубенькое платьице изжевано. Честное слово, выглядели мы так, будто всерьез занимались любовью не меньше двух часов. Матушка криво улыбнулась. По крайней мере, дочь ее была жива и здорова, а не связана и замучена грабителем. Поставила на пол тяжелую сумку, из которой торчал длинный батон. Лилия услужливо схватилась за эту сумку, поволокла на кухню. А я стоял в одном ботинке, как идиот.

— Что же вы? — вымолвила наконец мать Лилии. — Только познакомились, и уже убегаете? Ну и ну!

За столом Лилия жгла меня глазами. Неприязнь ее превратилась в почти осязаемый сгусток энергии. Я вдруг вспомнил о том, как дрожит мост. Так же дрожала сейчас вся комната: выпуклые фарфоровые чашки, картинки с африканской саванной на стенах, стертые паркетные доски, стол и стулья. Матушка ее раскладывала на тарелки песочный пирог, и крошки сыпались на скатерть. Лилия разливала чай. Я только сейчас увидел, что у нее обгрызенные в кровь ногти.

— Где же вы учитесь? — спрашивала меня ее матушка. — А куда хотите поступать?

Я отвечал ей практически то же самое, что обычно говорил щепкообразной надзирательнице из кризисного центра. Даже про Мировой океан. Она задумчиво помешивала сахар в чашке пухлой рукой, унизанной кольцами. Лилия молчала. Не хотелось даже смотреть на нее. Перед глазами стояла презрительная усмешка.

Матушка ее неожиданно прониклась ко мне доверием. Видимо, загрязнение Мирового океана проняло ее. Она деликатно смолчала по поводу нашего взмыленного вида и лужи в ванной, в которую наступила, когда мыла руки. Советовала что-то, какие-то учебники для поступления. Она оказалась лаборантом в технологическом институте. А отец Лилии — профессором, не игрушки.

— Вали ты уже, — прошипела мне профессорская дочь, улучив момент.

Матушка ее мне понравилась, серьезно. Хорошая женщина. Жаль, что дочка — сломанная механическая кукла. Я второй раз обувался в прихожей, где со стены пялился Сальвадор Дали в лихо закрученных троллейбусных усах. Матушка с Лилией стояли рядом и улыбались. Старшая — намного искренней.

— Может быть, вы с нами за город? Лилечка вам не сказала, что в эту субботу мы устраиваем прощание с дачей? — придумала вдруг ее мать и внезапно воодушевилась. — Вы не представляете, как там хорошо в конце сентября, когда не нужно ничего поливать, полоть, убирать, — она засмеялась. — Вот для чего нужна дача — ворошить листья на дорожках да петь у костра!