Древнегреческая застольная, шутливая и эротическая эпиграмма - [7]

Руф пока краски свои начинал растирать, Федр картину

Быстро закончил, успев с Руфа расписочку взять.

На старого коня (11, 259)

Кляча твоя, Хрисострат, из земли фессалийской, не скачет,

Трав фессалийских каких ты бы ей не подавал.

Истинно, конь деревянный! И если б троянцы и греки

Вместе тащили её, скийских ворот не прошла б.

Богу какому-нибудь посвяти свою клячу, на деньги,

Что на прокорм её шли, кашу свари для детей!

На труса (11, 265)

Ежели, Гай, против скачущих блох собирается войско,

Против мышей, против мух, против полков саранчи,

Как бы тебя, опасайся, в ту армию не записали:

Ты ведь достоин вполне драться с подобным врагом!

Если же войско из храбрых мужей выбирают, известно:

Римский солдат ни один бой не ведёт с журавлём.

На обедневшего богача (11, 309)

Ростовщиком был: скопив, под проценты ссужал ты деньгами.

Воду одну только пил, чтобы поживу иметь.

В хитрых уловках, однако, Фарсимах, лишился богатства —

Так ничего не достиг, жалкий, чего ты искал.

Раньше, скажи, голодать разве меньше тебе приходилось?

Прежде не лучше ль жилось, чем ты сегодня живёшь!

Тяготы супружества (11, 388)

Был ты, Нумений, когда неженатым, казалась — не правда ль? —

Жизнь постоянно тебе верхом блаженства, добра.

Разом, когда ты женился, Нумений, всё в жизни, однако,

Стало казаться тебе верхом мерзейших забот.

«Ради детей я женился...» И будут, коль будут и деньги!

Нищий не любит, пойми, собственных даже детей.

Совет скряге (11, 389)

Можно ещё извинить, если множишь своё достоянье,

Долго желая прожить, так же как ворон, олень.

Если же близкая старость к тебе, человек, подступает,

Жажда несметных богатств пусть не коснётся ничуть!

Сгубишь иначе себя ты среди неизбывного горя,

А накопленье пойдёт быстро на пользу другим.

На худого (11, 392)

Адраст, оратор, однажды догнав муравья, не преминул,

Спину его оседлав, радостно, гордо кричать:

«Беллерофонт у тебя свой! Пегас мой, лети! Из героев

Самым известным я стал полуживым костяком!»

Зловонная Демострата (11, 240)

Ты, Демострата, воняешь не только сама, но козлиный

Запах и тот издаёт, кто с тобой рядом сидит.

МАКЕДОНИЙ ФЕССАЛОНИКСКИЙ

(VI в. н.э.)

Вежливый отказ (15, 245)

Брачной поры ты достигла. Хихикаешь, тайные знаки

Мне подаёшь. Ни к чему! Я не откликнусь на них!

Клятву ведь дал (и свидетели — камушка три предо мною),

Что никогда на тебя с ласкою не посмотрю.

Только один поцелуй от меня! Не причмокивай больше!

К губкам открытым твоим не прикасался никто.

Наши пути не сойдутся: другую я девушку встречу,

Будет достойней она нежных Киприды забав.

Призыв к выпивохам (11, 63)

Рты не пора ли открыть нам для Вакха пошире, пропойцы,

С чашею битву начать в радостном пире, друзья?!

Щедрый мы дар икарийской земли да пригубим и выпьем!

Триптолемея дары пусть позабавят других:

Там на сохе и быке, на рассохе и ручке от плуга,

На колоске золотом Коры заметна печать.

Если заставит судьба испытать нас томительный голод,

Тотчас насытит вполне Вакха изюм всех гуляк!

Пора выпить

Время пришло пирушку в честь Вакха устроить, пьянчуги:

В нежном пора нам вине бедность свою потопить!

Чаша пусть будет кратером, давильня пускай превратится

В пифос, хранящий в себе радость густого вина.

Тотчас до дна осушив весь кратер с моим милым Лиэем,

Битву с юнцами начну из канастрийской земли.

Не испугаюсь тогда ни грома, ни бурного моря:

Смелость мне придаёт неустрашимый Лиэй.

Тщетные надежды (11, 375)

Возле могилы чихнул я, желая скорей убедиться,

Что наконец умерла, как загадал я, жена,

Но бесполезно чихнул: никакие известные беды

Не в состоянье помочь мне, ни болезнь и ни смерть.

МАРК АРГЕНТАРИЙ

Поцелуй и деньги (5, 32)

Цветолюбивой пчеле ты подобна, Мелисса, — я знаю.

Запечатлелась в моём сердце твоя теплота.

С губ растекается мёд, когда ты сладострастно целуешь, —

Требуешь деньги когда, жалишь до боли меня!

Худая Диоклея (5, 102)

Глянь, как худа Диоклея: ведь тоще самой Афродиты,

Но превосходит её нравом своим, красотой.

Хоть не велик у меня... но когда же на слабые груди

Я упаду, то к её самой приближусь душе!

Совет Лисидике (5, 104)

Брось, Лисидика, уловки свои бесполезные. Надо ль,

Мимо меня проходя, бёдрами плавно качать?

Тонкий твой пеплос не стоит присборивать в складки: я вижу

Ведь, как мелькает, и так, тело нагое твоё.

Если игра по душе тебе эта придётся смешная,

Страстно смогу я тебя тканью тончайшей покрыть.

Любовь и богатство (5, 113)

Был, Сосикрат, ты богатым — любил, бедняком оказался —

Чувство утратил любви. Голод лекарством слывёт!

Прежде тебя называвшей «нежным Адонисом», «мирром»,

Менофилой теперь ты прочно забыт навсегда.

«Как тебя звать? — говорит. — Где родился?» Согласен ли с мыслью:

Кто не владеет ничем, нет у того и друзей.

Увядший венок (5, 118)

О благовонная Исия, мирром хотя ты и пахнешь,

Всё же проснись и прими в милые руки венок.

Он расцветает теперь, а с приходом зари убедишься:

Быстро завянут цветы, юности вторя твоей.

Свидетель-светильник (5, 128)

Грудью к груди и сосками к соскам Антигоны прильнул я,

Губы прижаты к губам — сладость вкушаю сполна!

Тело моё с её телом сливается... Я умолкаю...

Видел светильник один всё, что случилось затем.

Дуб и омела (9, 87)

Щебет беспечный теперь возле дуба умерь же и песен,