Драма девяносто третьего года. Часть первая - [49]

Король ничего не ответил: такие крайние средства были не в его натуре.

Офицеры настаивали; телохранители стояли рядом с ними, и чувствовалось, что одна и та же мысль, исполненная самоотверженности, воодушевляет этих шестерых людей и охватывает их сердца.

— Королева! Королева! — прошептал король.

Ну да, в самом деле, прежде всего именно королеву должно было напугать такое рискованное предприятие, и потому у нее, женщины в высшей степени решительной, на сей раз недостало решительности.

— Я не хочу ничего брать на себя, — произнесла королева. — Это король решился на подобный шаг, и это королю надлежит приказывать; мой же долг состоит в том, чтобы следовать за ним; но в любом случае господин де Буйе обязательно скоро прибудет.

— Совершенно верно, — подхватил король. — А можете вы заверить меня, что в подобной схватке не убьют выстрелом из ружья королеву, мою сестру или моих детей? К тому же поразмыслим спокойно: муниципальный совет не отказывается меня пропустить; в худшем случае мы будем вынуждены дожидаться рассвета. Но еще до рассвета господина де Буйе непременно известят о том, в каком положении мы оказались; он находится в Стене, а до Стене восемь льё отсюда, всего два часа езды туда и два обратно; так что господин де Буйе непременно прибудет утром, и тогда мы уедем, избежав опасности и насилия.

Тем временем гусары братались с народом, чокаясь с собравшимися людьми и выпивая с ними из одной бутылки.

Было почти три часа утра.

Офицеры, которых король переадресовал к королеве, не смели более настаивать.

Как раз в этот момент вернулись члены муниципального совета, произнеся следующие страшные слова:

— Народ категорически против того, чтобы король снова отправлялся в путь, и решено послать в Париж курьера, дабы получить указания Национального собрания.

Вот так разрешилась тяжба между монархией и народом, и случилось это в маленьком провинциальном городке, в жалкой бакалейной лавке.

Указаниям Национального собрания предстояло взять верх над приказами короля.

Однако г-н де Гогела еще надеется; возможно, этот народ, от имени которого все говорят, менее взыскателен, чем это все утверждают; возможно, его гусары образумились: какое им дело до нации, разве они не немцы?

У этого молодого человека железное сердце; он один выходит на улицу и видит идущего навстречу ему Друэ.

— Вы намереваетесь похитить короля, — говорит ему тот, — но, клянусь вам, вы получите его только мертвого!

В двух противоположных лагерях нашлись два сердца равного закала.

Не ответив ни слова, Гогела садится на лошадь и подъезжает к королевской карете.

Карета стоит в окружении отряда национальной гвардии, которым командует какой-то майор.

— Не подходите, — кричит г-ну де Гогела майор, — иначе вам несдобровать!

Гогела вонзает шпоры в брюхо своей лошади и бросается к карете.

Раздается несколько выстрелов: две пули задевают его, и к его первой ране добавляются две новые.

К счастью, раны эти легкие; тем не менее одна из этих пуль, расплющившись о ключицу, заставляет его выпустить поводья из рук, после чего он теряет равновесие и падает с лошади; национальные гвардейцы полагают, что он убит, и расходятся. Гогела поднимается, бросает последний взгляд на своих гусар, которые стыдливо отворачивают глаза, и возвращается в комнату, где удерживают королевскую семью, но ни слова не говорит о только что предпринятой им попытке.

Зрелище, представшее ему в этой комнате, было удручающим: король выслушивал членов муниципального совета; королева, совершенно сломленная, сидела на скамеечке, стоявшей между двумя ящиками со свечами, и молила жену бакалейщика — она, высокомерная австриячка, надменная Мария Антуанетта!

Она молила.

— Вы ведь мать, сударыня, — говорила она ей, — не надо видеть во мне королеву, увидьте во мне женщину, увидьте мать, подумайте о том, как я должна тревожиться в этот час за моих детей, за моего мужа!

Но та, которую она молила, отвечала ей с обывательским и неприкрытым эгоизмом, с каким королеве довелось соприкоснуться впервые.

— Я хотела бы быть полезной вам, но, черт побери, если вы беспокоитесь за короля, то я должна беспокоиться за господина Соса. Всякая жена о своем муже печется.

И в самом деле, какая страшная вина лежала бы на бакалейщике из Варенна, если бы он позволил королю уехать.

Впрочем, даже если бы он захотел так поступить, было уже слишком поздно, и он уже не мог сделать этого.

Поднялась людская волна: на протяжении всей ночи народ беспрерывно прибывал и, словно океан, со зловещим гулом подступал к городским стенам.

Король словно обезумел.

Офицер, командовавший первым постом после Варенна, г-н Делон, примчался, услышав голос набата, и, выяснив, что происходит, добился разрешения пройти к королю. Он заявил Людовику XVI, что г-н де Буйе, вне всякого сомнения, придет ему на помощь, как только обо всем узнает. Однако король, казалось, не слышал его, и г-н Делон, трижды повторив одну и ту же фразу, так и не добился ответа. Наконец, проявляя настойчивость, он воскликнул:

— Государь, вы не слышите меня?! Я прошу ваше величество сказать, какие приказы мне следует передать господину де Буйе.