Драма девяносто третьего года. Часть первая - [47]

Он не терял ни минуты: напористость людей, нацеленных на разрушение, всегда чудовищна.

Вначале он бросился к прокурору коммуны.

Прокурор коммуны носил имя Сое. Это был фанатичный сторонник Революции. Друэ таким его и знал.

Было предопределено свыше, что короля арестуют и что Варенн, получив роковую известность, войдет в историю.

Прокурор коммуны тотчас же отдал приказы.

Национальной гвардии следовало собраться и окружить монастырь кордельеров, где были расквартированы шестьдесят гусаров.

Затем по всем направлениям были разосланы курьеры, чтобы трубить сбор и бить набат.

Все вооруженные силы, какие удалось бы собрать, должны были двинуться на Варенн.

Двум гонцам надлежало добраться до Вердена и Седана.

Тем временем Друэ отыскал друга, столь же горячего в деле, как и он: в ту пору этого друга звали Бийо. Однако позднее ему предстояло носить имя Бийо-Варенн.

С помощью нескольких надежных людей они вместе принялись перегораживать мост; для этого сгодились две или три большие повозки.

Перегородив мост, Друэ, Бийо и их товарищи засели в засаду под арочным сводом, где обязательно должен был проехать король.

Они были вооружены ружьями и пистолетами.

Все это они проделали настолько бесшумно и так скрытно, что ни офицеры, ни гусары, ни посланцы г-на де Буйе ничего не узнали.

Затем, с колотящимися сердцами, они стали ждать.

XIII

Тревога королевы. — Паспорта. — Королю предлагают отдохнуть в доме прокурора. — Лавка бакалейщика. — Сигнал сбора и гул набата. — Допрос. — «Я король». — Господин де Гогела встречается с королем. — «Да здравствует нация!» — Пистолетный выстрел. — Рискованное предложение бежать. — Размышления королевы. — Нерешительность короля. — В Национальное собрание посылают курьера. — Гогела и Друэ. — Плачевное положение короля. — Королева подавляет свою гордость. — Людская волна. — Господин Делон. — Король показывается народу. — Бабушка г-на Соса. — Седые волосы. — Что в это время происходит в Париже.

Они находились в засаде не более десяти минут, как вдруг послышался грохот катящейся кареты. Никто из пяти или шести притаившихся людей не произнес ни слова. Карета приближалась; наконец, она въехала под свод.

Лишь тогда они поднялись.

Форейтор был вынужден резко осадить лошадей, и это встревожило королеву; она высунула голову в окно и спросила, почему остановили карету.

— Нужно проверить паспорта, — ответил Друэ.

— И где это происходит? — поинтересовалась королева.

— В муниципалитете. Теперь развелось много дурных французов, которые покидают Францию, и нужно хотя бы удостоверяться, в порядке ли у них документы.

Друэ не произнес более ни слова, но сказанного было вполне достаточно для того, чтобы вселить страх в души беглецов. Приказание, как видим, было довольно грубым; кроме того, с обеих сторон на двери кареты были угрожающе нацелены заряженные ружья.

Какую-то минуту именитые путешественники пребывали в нерешительности. В этот миг, по словам Вебера, Друэ поднял руку на короля.

— Ну хорошо, идемте, — сказал тот.

Людовик XVI надеялся, что все это было чистой случайностью и его не узнали.

Путешественников препроводили к дому Соса.

Вначале Сое утвердил короля в его надеждах. Складывалось впечатление, что прокурор принимал каждого из беглецов за того, кем тот желал казаться; он изучил предъявленные ими паспорта и как будто счел их вполне исправными, однако обратил внимание путешественников на то, что в Варение нет почтовой станции и что лошади, проделавшие путь из Клермона, не в состоянии пробежать без отдыха два перегона подряд, а поскольку отдых не может длиться менее получаса, он попросил своих собеседников пойти к нему и отдохнуть в его доме, где, возможно, им будет и не очень удобно, но все же лучше, чем в карете.

Отказаться от приглашения было невозможно. Вся королевская семья покинула карету и вошла в дом прокурора коммуны.

Дверь в находившийся на первом этаже зал, куда их пригласили войти, осталась открытой, и это позволяло видеть оттуда все, что происходило на улице, а с улицы видеть все, что происходило в зале.

Зал этот был бакалейной лавкой.

Вскоре г-н Сое покинул дом, препоручив путешественников своей жене.

По его словам, он вышел на улицу, чтобы посмотреть, отдохнули ли лошади, а на самом деле, чтобы увидеть, достаточно ли там собралось национальных гвардейцев.

Во время его отсутствия послышалась первая барабанная дробь и раздались первые раскаты набата.

То был своеобразный пороховой привод: люди пробуждались от этого шума, выскакивали из своих домов и бежали.

Прокурор вернулся в дом, пребывая в уверенности, что теперь он может рассчитывать на вооруженную поддержку.

— Сударь, — произнес он, обращаясь к королю, — в данную минуту муниципальный совет обсуждает, следует ли позволить вам продолжить путь; однако прошел слух, то ли ложный, то ли правдивый, что это нашего короля и его августейшую семью мы имеем честь принимать в наших стенах…

Прокурор смолк в ожидании ответа.

— Вы ошибаетесь, любезный, — промолвил король. — Эта дама, как вы могли узнать из ее паспорта, — госпожа баронесса фон Корф. Эти дети — ее сын и ее дочь, а эти женщины принадлежат к ее свите.