Драма девяносто третьего года. Часть первая - [20]

В ответ г-н де Ну говорит, что он служил заместителем командира полка Короля, что он всегда был как нельзя более доволен солдатами этого полка и что невозможно даже предположить у него намерения употребить по отношению к ним выражение «разбойники»; напротив он всегда считал и будет считать их воинами, исполненными чести.

К несчастью, это объяснение весьма напоминало те, какие звучат на поле боя, когда один из противников выказывает слабость: они не устраивают ни тех, кто их дает, ни тех, кто их принимает.

Вот почему, хотя это объяснение было дано и принято, умонастроения у всех остались прежними, даже после того как был зачитан указ Национального собрания.

Затем солдаты нарушают строй и водят по улицам Нанси двух швейцарцев, подвергнутых наказанию; они вынуждают заместителя командира полка Шатовьё выдать каждому из них по шесть луидоров в качестве окончательного расчета и по сто луидоров в качестве возмещения за полученные удары; после чего их последовательно зачисляют в полк Короля, полк Местр-де-Кампа и национальную гвардию, и они пускаются в путь, запасшись отпускными билетами трех воинских соединений.

В тот же вечер офицеров полка Шатовьё подвергают домашнему аресту и берут под стражу собственные солдаты; на другой день их заставляют выплатить предварительную сумму в размере двадцати семи тысяч ливров, которую ссужает г-н де Вобекур и за которую они выступают поручителями; наконец, в тот же день кавалеристы полка Местр-де-Кампа требуют выплатить им деньги, захватывают квартирмейстера, выставляют охрану у полковой кассы и держат своих офицеров под арестом вплоть до 15 августа.

Пятнадцатого августа, потеряв терпение, офицеры соглашаются выплатить восемьдесят тысяч ливров, которые ссужают им городские власти.

Полк Короля, со своей стороны, продолжает требовать полагающихся ему выплат; полковник, испытывая опасения, просит выставить у полковой кассы жандармский пост для ее охраны; но это означает относиться к солдатам как к грабителям. Солдаты утрачивают сдержанность и заявляют, что если офицеры не доверяют им, то они куда более не доверяют офицерам и что офицеры охраняют с таким старанием кассу лишь для того, чтобы перейти вместе с ней к врагу, однако этому не бывать. В итоге двести солдат захватывают кассу, обнаруживают ее почти пустой и, удостоверив посредством протокола ее состояние и опечатав ее, относят вначале к майору, который отказывается принять ее, а затем в казарму, где она остается на хранении.

Дело приняло исключительно серьезный характер: снаружи — враг, внутри — неповиновение и бунт; в Национальное собрание отправляют курьера, и 16 августа депутаты издают указ следующего содержания:

«Единогласно постановлено, что, поскольку вооруженное нарушение войсками указов Национального собрания, одобренных королем, является в первую голову преступлением против нации, те, кто подстрекал к мятежу гарнизон Нанси, должны быть по требованию прокуратуры привлечены к ответственности и наказаны как виновные в этом преступлении, представ перед судами, наделенными посредством указов полномочиями привлекать к ответственности, подвергать допросам и наказывать за подобные преступления и правонарушения; что те, кто, приняв участие в этом мятеже, каким бы образом оно ни происходило, в течение двадцати четырех часов с момента обнародования настоящего указа не заявят своему начальству, причем даже письменно, если этого потребует названное начальство, о том, что они признают свои заблуждения и раскаиваются в них, по истечении срока указанной отсрочки также будут привлечены к ответственности и наказаны как зачинщики и участники преступления против нации».

Национальное собрание подтолкнул к этой жесткой мере Лафайет. Офицера в этом бывшем маркизе было намного больше, чем солдата.

Мирабо, напротив, предлагал единственно осуществимое средство: распустить армию и набрать ее заново.

Однако в итоге был издан тот указ, какой мы привели выше.

Через два дня после обнародования этого указа Лафайет пишет маркизу де Буйе, что необходимо нанести удар.

Стало быть, решение принято, и, что бы ни происходило, удар будет нанесен.

Бедняги, давшие вовлечь себя в этот неразумный бунт и продвинувшие его намного дальше, чем можно было предположить в тот момент, когда он только начинался, и сами понимали, в какое положение они себя поставили. Городское население, поддерживавшее бунтовщиков, пока вперед их толкал благородный порыв сочувствия к товарищам, было поражено их последним поступком и с удивлением, почти с ужасом, взирало на то, как солдаты уносили из канцелярии квартирмейстера полковую кассу, и молчание, сопутствовавшее этому конвою, было в глазах мятежников настолько красноречивым, что на другой день они вернули квартирмейстеру кассу в нетронутом виде, и это было засвидетельствовано самими офицерами.

Со своей стороны, солдаты швейцарского полка Шатовьё изъявляют раскаяние. Они приходят к офицерам, просят простить их, снова подчиняются дисциплине и повторно приносят присягу хранить верность королю, закону и нации.

Затем они образуют комитет из восьми членов, которые с согласия офицеров отправляются в Париж, получив на свою поездку три тысячи ливров.