Дойна о Мариоре - [93]

Сейчас, на вынужденном отдыхе, Андрей спросил Мариору:

— О чем ты думаешь?

Она улыбнулась:

— Смотри. — И, не поднимаясь, потянула к себе веточку дикого абрикоса, что рос рядом с нею. На ее ладони, в зеленых лапках листьев, лежал едва заметный круглый и нежный бутон.

— Какой, а? Живет… Потом цветок, потом абрикос. Хорошо.

— Да, — задумчиво согласился Андрей.

— О чем я думаю? — спросила Мариора. — Смотри, сколько хорошего на свете. Это небо, этот лес… А люди… Помнишь, я тебе рассказывала? Кир, Лаур… Юра твой. Отчего же так много зла на земле?

Губы Андрея сурово сжались.

— Да… Ты права. Зла много. Почему?

— Почему? — эхом повторила Мариора.

— Причина тут простая. Не перевелись еще люди, которые личное благополучие строят на чужом труде. В некоторых странах эти мерзавцы до сих пор хозяева жизни. — Взглянув на Мариору, Андрей увидел ее пытливые, непонимающие глаза и понял, что говорит не так. Спохватившись, стал, подбирая самые простые выражения, рассказывать, как люди разделились на два лагеря — угнетателей и угнетенных.

— Богачи бывают разные, — задумчиво говорил он. — Один своим кошельком заставляет кланяться ему правительства многих стран. Другой — просто деревенский кулак. Он хоть и маленький, а такой же. У него одна забота: желудок набить, да кошелек, да сундук, и все это чужими руками.

— Кучуки наши такие, — вставила Мариора.

— Конечно, долго так не может быть. Когда в России произошла революция, разогнали кровососов и дармоедов, во всех странах народ голову поднял. Богачи перепугались, видят: прежними способами им не удержаться на насиженных местах. Надо покрепче узду для народа придумать. Стали оружием страх нагонять, чуть что — в тюрьму, в застенок, в концлагерь…

— Как Челпан наш, — сказала Мариора.

— Это фашизм называется. С ним сейчас Красная Армия и воюет, — закончил Андрей.

Мариора лежала на зеленевшем, уже подсохшем склоне между старых стволов деревьев; слушала, не сводя с Андрея немигающих глаз. Временами подсказывала ему молдавское слово, когда он, не находя его, запинался.

— Андрей, я так думаю, — сказала она, — не поможет им фашизм, правда? Потому весь народ в тюрьму не упрячешь.

— Конечно, — убежденно ответил Андрей. — Ведь сколько замечательных людей вышло на борьбу против капитализма. И весь народ справедливости хочет. Беда только: некоторые люди не могут разобраться, что к чему. А где же человеку разобраться? — Андрей покрутил головой. — Довелось мне бессарабские газеты читать, которые при румынах выходили. Гадость! — Он сплюнул. — Все про Советский Союз брехали. Будто в нашей стране у родителей детей отбирают, чтобы в общих домах воспитывать, а в колхозе все под одним одеялом спят. Нашим людям и во сне не приснится, что буржуазная газета сбрешет.

— Эти россказни и до наших Малоуц доходили. Только после сорокового года им уж никто не верил, — сказала Мариора.

— На что они рассчитывали? На темноту народа!

Мариора оперлась руками о землю, села.

— Ой, правда! Неграмотный человек, как слепой… А ведь чудно. У нас иной крестьянин прежде, пожалуй, и мог выгадать денег на ученье детей, да думал: зачем? Разве это дело? Вот на поле — работа. Уж на что в сороковом году, когда советские пришли, все было — только учись, и то многие боялись детей в школу посылать. При румынах боярин или начальник какой говорили: «Дураки. Глупый народ». Ну, ты ведь знаешь — неправда это. Просто запугали бессарабцев всякие челпаны, обобрали; наш малоуцкий какой-нибудь даже не знает, как себя защитить. А Михай Куку говорит про нас: тупы, как скотина.

Андрей негодующе покачал головой.

— А ведь каких людей, каких борцов за счастье человека вырастила ваша земля. Первый писатель-гражданин на Руси — Антиох Кантемир — молдаванином был… А герой-партизан Сергей Лазо, а Михаил Фрунзе, а Григорий Котовский, ведь они на весь мир прогремели. А сколько еще замечательных людей на Молдавии! Ну ничего, теперь вы с нами, с нашей партией. Уже не будете маленьким народом, которого давит каждый кровопийца… Вам легче будет строить свое счастье.

Мариора пристально смотрела в лицо Андрея. Всегда бледное, сейчас оно разгорелось, между бровей легла задумчивая складка, сузились упрямые глаза.

Вдруг Мариора поймала себя на новом, совсем новом чувстве к нему. Тут же Андрея заслонил образ Дионицы, ласкового и… слабого. Как не похож на него Андрей! Мариоре захотелось сказать Андрею что-нибудь хорошее, теплое. Но она смутилась и вместо этого проговорила просто и решительно:

— Кончится война, я учиться пойду. Ничего, что взрослая, правда?

— Конечно, — согласился Андрей. — Я тоже после войны буду учиться.

— Тебе-то зачем? — удивилась Мариора.

Андрей рассмеялся:

— Учиться всегда надо. Ты подумай, Мариора, как это хорошо: человек сам хозяин своей жизни. И ему все, все открыто. Хочешь — выращивай хлеб, хочешь — строй дворцы, води самолеты и корабли… и все это для себя, для таких же людей, как ты. Даже крылья есть у человека, а он все больше хочет знать и уметь. Я вот хочу летчиком-испытателем стать. Не понимаешь? Это который испытывает новые самолеты. Самые сложные, самые лучшие. Да, — помолчав, задумчиво проговорил Андрей и откинулся на траву. — Размечтались мы с тобой, а с чего начали? Зло… Главное, не мириться с ним. Да…