Дойна о Мариоре - [90]

Виктор уставился на его затрепанные боканчи, на грязные обмотки и только нашел, что ответить:

— Кого нужно.

Лицо жандарма от улыбки стало еще шире.

— Видно, что не напрасно с полным мешком в лес поперся. А дурак ты. Думаешь, для чего мы поставлены?

Через час Виктора привели в жандармский пост. Челпан улыбался ему, как долгожданному гостю, скалил крупные зубы.

— Знал я, что кто-нибудь из вас будет у меня.

Челпан услал Санду Балан — с недавнего времени она служила уборщицей в помещении жандармского поста. Но Санду Виктор интересовал больше, чем кто бы то ни было. Она обогнула дом, задним ходом прошла в смежную с кабинетом Челпана комнату, приложила ухо к дощатой перегородке.

До нее донеслись удары, выкрики Челпана, потом слабый голос Виктора: еду относил для Мариоры Стратело, а она просила ее для каких-то четырех человек и еще поручила передать Дионице прийти в Заячий лог.

— Ну, если не врет, эти голубчики в Заячьем логу сидят, — произнес Челпан и приказал: — Уведите парня.

Санда услышала, как, шаркая ногами, выходил Виктор, как топал за ним боканчами жандарм.

Когда шаги стихли, Челпан прибавил:

— Дионисия Стратело не трогать пока. Приманкой будет.

Санда быстро закуталась в платок и побежала к Николаю Штрибулу.

Николаю, Домнике и Дионице даже советоваться было некогда. Николай сказал, как о решенном:

— Беги в Заячий лог, Дионица. Скорей. Пока они солдат соберут, ты предупредишь. Да и тебе уходить надо.

Дионица сидел на лайцах, неподвижно глядел перед собой синими глазами. Лицо его стало белое, как бумага. Вдруг он выбежал из касы. Вернулся с кувшином вина, с маленьким стаканчиком.

— Эй, выпьем на прощанье!

— Дурень! Какое вино? Беги скорее, — возмутился Николай.

Но Дионица не слушал. Налил стакан, не выпил — проглотил; налил Николаю. Тот хотел уже выхватить его и бросить об пол, но Домника заметила:

— Чего ж ты? Может, и правда на погибель идет? Надо ж проводить.

— Какая погибель?!. Что вы?

— Гибель или не гибель, — безумно твердил Дионица, — я пойду. Предупрежу, не подведу. Не как эта змея, Виктор. А только выпьем. На прощанье.

Видя, что ничего не поделаешь, Николай быстро выпил вино и пошел запрягать. Еще несколько минут, и он с возом сена ехал по дороге в Журлешты.

Когда воз поравнялся с лесом, из-под сена выбрался Дионица, кивнул Николаю и скрылся между деревьями.

У старого дуба, морщинистого и узловатого, Дионица остановился.

Он в лесу. Рядом — родное село… Родное. А он идет, как вор. А поймают — за сочувствие партизанам расстреляют, если не купит себе свободу той же ценой, что и Виктор. Эх, попадись он ему сейчас! Знать бы раньше… Всегда у Виктора было заячье сердце. Как он дружил с Виктором! А теперь… теперь может погибнуть Мариора. Только бы увидеть ее!

Дионица сжал кулаки и что было сил бросился бездорожьем бежать к логу. Ноги тонули в мокром снегу. Скорей!..

Глубокая яма в склоне оврага была вырыта много лет назад, тут брали глину, еще когда строили боярское имение. Андрей принес ворох валежника, устроил сиденье.

Только на следующий день Мариора как следует разглядела товарищей Андрея. Двое раненых лежали на подстилке из прутьев. Один спал, часто всхрапывая во сне, на углах посиневших губ его запеклась кровь. Другой, постарше, чернявый, его звали Владимир, иногда поднимал обмотанную тряпкой голову, озабоченно спрашивал о чем-то. Но малейшее движение причиняло ему боль; он морщился и снова откидывался на прутья. Половина лица у него забинтована, брови сожжены. Третий — молоденький низкорослый паренек: его звали Юра. Как и те двое, он был в полушубке, очевидно еще недавно белом, а сейчас грязном, порыжелом. Правая его рука, обмотанная разорванной на куски нижней рубашкой, лежала на перевязи.

Но Андрей и Юра не унывали. Особенно удивлял Мариору Юра. Он даже озорничал: то нахлобучит Андрею на глаза здоровой рукой шапку-ушанку, то пугнет снежком заглянувшую в яму синицу. Только иногда, сжав зубы и поддерживая раненую руку здоровой, начинал укачивать ее, точно ребенка. А потом снова смеялся, тихонько напевал красивые русские песни. Но петь Андрей ему не разрешал.

Глядя на Юру, улыбался Владимир, веселел Андрей. Иногда Юра и Андрей садились около Владимира и принимались горячо спорить.

— Я предлагаю начать действовать самим, если в ближайшие два дня не встретимся с товарищами, — доказывал Андрей. — Нас мало, но мы свяжемся с населением, люди пойдут к нам. Вот у нас и хорошая переводчица есть, — Андрей кивнул на Мариору, почти не спускавшую глаз с его лица. — Конечно, будут трудности… Но невозможного нет, я думаю.

Мариора, поджав под себя ноги, сидела на валежнике, смотрела, как, горячась, говорил Андрей. Видела, как прояснялись глаза Владимира. Она удивлялась: откуда столько бодрости у этих людей, оторванных от своих, в глухом лесу…

Завтракали мамалыгой с черносливом.

— Спасибо за гостеприимство, Мариора, — перевел ей Андрей слова Юры.

— Ой, что вы! — покраснела она. — Вот если бы вы в сороковом году приехали, посмотрели бы…

— Ничего, мы в сорок пятом придем, — совершенно серьезно пообещал Юра.

— Какой он, — не найдя больше слов, шепотом сказала Мариора Андрею.