Дойна о Мариоре - [83]

На другое утро Дионице вручили повестку: мобилизация в армию.

А еще через день Дионицу провожали. В каса-маре ночь напролет пили вино, закусывали пирожками с капустой, голубцами с кукурузой. Людей было немного: семья Греку, незадачливые сваты Тудор и Семен, сама Марфа. Рядом с Дионицей сидели девушки: Мариора, Вера и Домника.

Вылить бы сейчас вино обратно в бочку, убрать со стола жалкое, никому не нужное угощение… Положим, служить Гитлеру Дионица не будет. Но, может быть, друзья видят его в последний раз? Проводить надо, таков обычай.

Семен играл на корнете. Дионица сидел на почетном месте. Он то затягивал песню, то замолкал и оглядывал всех испуганными синими глазами.

«Хоть бы не заплакать», — думала Мариора. Все старались быть бодрее. Это не получалось, и гости избегали смотреть на Марфу: она не удерживалась, казалось, каждая морщинка на лице ее рождает слезу.

— Стойте, — сказал Семен. — Надо ж обрядить сына.

Хозяйским жестом он взял два приготовленных расшитых полотенца и перевязал ими Дионицу крест-накрест. Марфа вскрикнула, точно на сына надели саван, упала головой на стол, заголосила.

— Мне плохо… Я сейчас… — сказала Мариора Лисандре Греку — та молча сидела рядом с ней, — и, пошатываясь, вышла на двор.

Нет, ей не было плохо. Просто боялась, что не выдержит, расплачется. Она пошла по опустевшей уличке. За тучами не было видно луны; смутно белели стены кас, мрачно вставали по сторонам камыши заборов. С Реута дул назойливый влажный ветер. Казалось, он уносит из души последнюю надежду.

«Разлука… Лучше бы смерть… ему, мне, всем», — подумала Мариора, прижалась лицом к холодной шершавой стенке касы, у которой очутилась, и расплакалась навзрыд.

«Людей разбужу…» — тут же спохватилась она и медленно пошла обратно.

На дороге неподвижно стоял Дионица. Он испугался, что Мариора долго не возвращается, и вышел разыскивать ее. Она узнала его, лишь когда поравнялась с ним, вернее, когда он обнял ее и, целуя, сказал:

— Мариора, ты не бойся, все равно к русским перебегу и с ними сюда приду. Вот посмотришь.

— Только осторожно переходи, чтоб фашисты не заметили, — удерживая слова грусти, прошептала Мариора, громко всхлипнула и уткнулась лицом ему в грудь.

Так, обнявшись, они стояли очень долго, пока в касе Стратело не захлопали двери и не раздались встревоженные голоса.

А наутро Челпан сам зашел проверить, готов ли Дионица к отправке.

Выезжал Дионица с рассветом. Каруца ехала впереди, а Дионица и провожающие, обнявшись за плечи, шли сзади по заиндевевшей в осеннем утреннике земле. По щекам Дионицы катились слезинки, а губы его, дрожа, выводили прощальную песню.

Простились, когда Малоуцы остались далеко за горизонтом. И долго еще махали вслед каруце…

«Все равно к русским перейду», — стояли в сознании Мариоры слова Дионицы. Девушка больно кусала губы, не вытирала слезы, думала: «А успеешь ли?»

Но Дионица вернулся. Челпан упустил из виду, что грамота может помочь юноше разобраться в правах и законах. Дионица предъявил в городе не прошедшие через руки Челпана документы и доказал: он несовершеннолетний, поэтому мобилизации не подлежит.

В первый же вечер по возвращении Дионица увез в село Мариору. Невеста была «краденая», то есть пробыла сутки в доме жениха, и теперь никто не мог воспрепятствовать браку.

Никто не упрекнул Стратело, что они берут в дом «нищую» девушку. А ведь четыре года назад и сама Марфа при всем своем хорошем отношении к семье Беженарей вряд ли согласилась бы на эту свадьбу: дедовские законы восставали против таких браков.

«Да, другими люди стали… Может, оттого, что время другое», — думала Марфа.

И точно в подтверждение этих дум в ее касе все время хлопала дверь: соседка Параскица несла в платочке муку, Павлика Негрян, мать Домники, — кувшин сметаны, Анна Гечу — кочан капусты.

— Зачем? — протестовала Марфа. — Небось последнее отдаете? Я же для Дионицы припасла…

Лисандра Греку — она принесла несколько десятков орехов и бутыль вина — в ответ на возражения Марфы улыбнулась и сказала, плотней закутываясь в платок:

— У кого сейчас не последнее-то? Тебе со свадьбой — расходы. — Она понизила голос: — Помнишь, Лаур говорил: человек человеку всегда помогать должен, в малом и большом… И Владимир Иванович так говорил… Помнишь Владимира Ивановича?

Свадьбу справляли в доме Стратело. Приходили все, кто был свободен от работы, званые и незваные.

За последнее время перевелись в селе музыканты, но Дионица привел двух чабанов с флуерами. Негромкая музыка чистой, доходящей до самого сердца мелодией разлилась по комнате, в которой стояли принесенные из разных домов столы, накрытые домоткаными скатертями.

По обычаю, парни одаривали девушек калачами, жених толпу мальчишек — медяками. Молодые становились коленями на шубы, вывернутые мехом наружу, чтобы были у них урожай и богатство, а родители в это время трижды благословляли их. Потом под негромкий киуит парни хороводом ходили вокруг стола, потом танцевали…

Многое на свадьбе делалось не так, как положено. Не перевозили на разукрашенных подводах приданое; первый день праздновали не у невесты (в доме Беженарей не на что было даже посадить гостей), а у жениха; угощение было небогатое: орехи и все постное. Но даже и такая свадьба для села была праздником.