Дойна о Мариоре - [85]

— Что мамэ скажет? — прошептала Мариора.

— Уж и напугалась, Мариорица, — тихонько засмеялся Дионица.

Марфа досадливо поморщилась, услышав звон разбитой миски, — где теперь ее купишь? — но сдержала себя.

За завтраком смущение Мариоры стало проходить. Но Марфа помрачнела.

— Последнее наше вино, — проговорила она, глядя на пустеющую бутылку. — Налог-то мы как станем теперь платить? Будет ли у нас когда-нибудь свой виноградник?

— Советская власть будет, будет и виноградник, — уверенно сказала Мариора.

Марфа вздрогнула от ее слов и оглянулась, точно в касе мог быть посторонний человек. Будто не расслышав Мариориных слов, ответила себе сама:

— Трудиться надо. Бог труд любит, он не оставит нас… — И уже другим голосом, не задумчивым, а деловым: — Дионица, ты что сейчас будешь делать?

— У каруцы колесо надо поправить, мамэ…

— Успеешь с этим. На сарае, крыша-то — видал? — совсем худая. Весна не за горами. Реут тронется, тогда камыша не возьмешь… Вот сейчас и сходил бы, пока лед крепкий…

Утреннее солнце выкатилось яркое, зловеще-красное, повисло за посеревшими, голыми деревьями, обрызнуло село скупой россыпью лучей. Осветило примарию, большой лист бумаги на стене ее, полицейского, стоящего рядом.

Люди шли на Реут за камышом и в лес за дровами. Листок привлекал их, и они, поодиночке и группами, стекались к примарии. Домника почти столкнулась с Николаем.

— Прочти мне, — с тревожным любопытством попросила она.

— Не разберу, — смущенно сказал тот, всматриваясь в листок. — Тут шрифт латинский. Я в ликбезе учился, у нас другой шрифт был…

С сапой в руках подходил Дионица.

— Иди скорей! — закричал ему Николай. — Ты же в румынской школе учился. О чем тут?

Дионица пожал им руки и подошел к листку. Вдруг лицо его побелело. Быстро повернувшись, он тупо обвел людей, широко раскрытыми глазами. Не отвечая на вопросы, секунду постоял, сжал обеими руками сапу и побежал домой.

Мимо на каруце, в которую была впряжена корова, ехали в лес родители Домники. Они остановили каруцу, тоже подошли.

Один из немногих хорошо грамотных селян, Захария Негрян, смуглый, еще не старый человек с бельмом на глазу, стал читать, и вдруг лицо его вытянулось.

— Да что там?

— Сво-лочи… — пробормотал он сквозь зубы.

Его жена, широкая в бедрах и такая же смуглая, как и он, женщина, умоляюще зашептала ему на ухо:

— Замолчи, дурень. Ты не забывай, что дочь комсомолка. Думаешь, не причтут тебе, если услышат?

Захария ничего не ответил ей и громко, так, чтобы слышали все, прочитал объявление. До сведения населения доводилось, что сегодня, в двенадцать часов дня, в селе Малоуцы будет производиться личитация — распродажа с молотка — за долги имущества Томы Беженаря и его дочери Мариоры Стратело, урожденной Беженарь. А так как долг жены в случае ее несостоятельности выплачивает муж, то если средства Беженаря не покроют долга, сельские власти приступят к продаже имущества Стратело.

— Николай, что же это?

Николай обернулся — рядом стоял Тудор Беспалый.

— Выходит, на беду мы их просватали?

— До каких же пор людей мучить будут?

— Э-эх, жизнь!..

Дионица в это время опрометью бежал домой. Не передохнув, поднялся на крыльцо, широко распахнул дверь в касу.

С матерью разговаривал незнакомый, в городской одежде, мужчина. На лайцах, развалившись, точно у себя дома, сидел жандарм. Испуганная Мариора стояла у лежанки.

— Что описывать-то? Зачем? — не понимая, разводила руками Марфа.

— Чтоб не утаили чего-нибудь, вот зачем, — повысил голос мужчина в городской одежде и, швырнув на стол портфель, по-хозяйски оглядел комнату. Он всем своим видом показывал, что разговаривать с Марфой ему больше не о чем.

А в полдень у касы Беженарей уже собралась толпа. Правда, свои пришли только посмотреть: кто же будет пользоваться чужой бедой? Приехали люди из других сел — эти уж с надеждой на дешевку.

Конечно, и думать было нечего, что долг Беженарей и проценты на него покроет продажа их пустого дома. Дом сразу продали за полцены проезжему торговцу, он рассчитывал устроить в нем временную лавку. Главный торг состоялся у дома Стратело. Тудореску не было. Поодаль, в форме с белыми аксельбантами, стояли полицейские. Рядом — жандармы с винтовками на изготовку. Перчептор — сборщик налогов — сел за стол, принесенный из примарии и поставленный среди вынесенных на улицу домотканых ковров, старой одежды, мешков с мамалыгой и даже горшков с геранью. Был перчептор маленький, в черном, с черным молотком в руке — точно черт из пекла. Рядом — приехавший из города сержант полиции с барабаном.

Мариору два жандарма почти вытащили из дому. От сильного толчка в спину она едва не упала с крылечка. Лицо ее было мокрым от слез, струйка крови сочилась из рассеченной, припухшей губы, но в глазах застыло упорство. Следом за ней выбежал Дионица.

— Мариора, ну, отдай же, отдай, их сила… — просил он, обнимая ее.

Но Мариора резким движением плеча стряхнула его руку, остановилась недалеко от перчептора и, пробежав взглядом по лицам людей, стала смотреть в холодное осеннее небо.

Один из жандармов подошел к перчептору, что-то зашептал ему на ухо. Тот внимательно выслушал, кивнул головой, встал.