Дойна о Мариоре - [18]

Все молчали. Знали: если ночью жандармы куда-нибудь идут, значит — арестовывать.

— К кому же? — тревожно высказал общую мысль Дионица.

— Кто их знает? — сумрачно проговорил Кир и сплюнул. — Выборы близко, вот они и бесятся.

— Может, из рабочих кого?

— Да там вроде смирные все.

— Так не боярина ж…

— Хорошо, нас не заметили. Вот было бы!..

По дороге быстро двигалось темное пятно.

— Кто-то еще идет.

— Это женщина или девушка. В наше село путь держит. Испугалась: смотрите, бежит.

— Догоним? — предложил Виктор.

— Ну нет. Может, она знает нас, спросит, куда мы ходили, — решительно заговорил Кир.

— А мы будто бы из Журлешт идем. От девчат. Как раз эта дорога.

— Ну, если так — пошли, — согласился Кир.

Девочка заметила, что ее догоняют, прибавила шагу, но бесполезно: ребята поравнялись с ней.

— Мариора! — воскликнул Дионица.

— Боже мой! Наши! — выдохнула девочка. — А я испугалась! Там сторож на кого-то кричал, потом жандармы повстречались. На той неделе тут одного из Журлешт ограбили. А вы не боитесь?

Ребята засмеялись.

— Нас грабить воры, пожалуй, поленятся, — ответил Кир.

— Говорят, Тимофей Челпан грабил-то…

— Вряд ли кто про него скажет. Его все боятся. Он же с полицией из одного стакана пьет.

— А мы думали, кто это так поздно? Отчего днем не пошла?

— Так получилось, — засмеялась Мариора и рассказала, как заснула в соломе. — А вы что ночью ходите?

— В Журлештах были.

— Как живешь, девочка? — спросил Кир.

— Ничего…

Подходили к селу. Малоуцы вынырнули из темноты редкими огнями. Лаяли собаки. В воздухе носился еле уловимый запах человеческого жилья, жареных семечек.

— И-хи-хи-хи-хи-и-и! — донесся с Верхнего села киуит[19].

Кир остановился, прислушался.

— Кажется, это Васыле! — и он ответил таким же звонким, почти женским криком: — И-хи-хи-хи-и-и!

Прилетел ответ. Звуки неслись по селу, тонули во мраке, возникали вновь; точно это темнота рождала их звонкими и призывными.

— Подождем Васыле? — предложил Кир.

— Давайте, — согласился Дионица. Он спросил Мариору: — На улицу сегодня выйдешь?

— На улицу? — переспросила Мариора. И вдруг схватилась обеими руками за косынку, принялась туже завязывать ее. Неожиданно налетел сильный, порывистый ветер. Зашумел в кукурузе, пригнул густую поросль молодых пшеничных стеблей по другую сторону дороги, рванул на Дионице рубаху. На востоке, там, где небо точно соприкасалось с землей, показалась огромная огненная луна. И прямо на нее, откуда-то сбоку, наползала черная туча.

— Чего ты вздрогнула? Приходи. Многие семьи только на этих днях прополку кончили, мы давно не собирались.

Мариора смотрела на тучу, за которой медленно исчезала луна.

— Вот тебе и гулянье! — упавшим голосом сказала она.

— А ты тогда к Домнике Негрян приходи. Девчата все равно сойдутся. Если будет дождь, посиделки устроят, я знаю! Придешь?

— Приду, — пообещала Мариора.

В темноте быстро двигалась фигура. Бежал Васыле.

Очень живой, всегда готовый вспыхнуть, как солома от искры, сын кузнеца Лаура, Васыле был из тех людей, к которым в жизни обычно не бывает среднего отношения. Их или любят, или ненавидят. Он был ровесником Дионицы.

Десять лет назад, после наводнения, Лауры уехали из села. Побывали в разных городах, жили в Кишиневе. Отец работал в мастерских и на заводах, одно время сидел в тюрьме. Поговаривали — за чтение запрещенных книг и газет; но скоро был освобожден за недоказанностью обвинений. После этого Думитру Лаур забрал сына, который к этому времени успел закончить один класс индустриального лицея, вернулся в Малоуцы и снова стал кузнечить. Васыле помогал ему. Мальчик быстро привык к сельской жизни, но парни долго приглядывались к нему. Было странно, когда этот душа-парень, часто готовый на самую бесшабашную проделку, — он мог забраться средь бела дня к примарю в сад за какими-нибудь редкостными сливами или ночью осыпать песком учителя, известного своей жестокостью, — вдруг замолкал, уставив на что-то невидимое свои серые, с карими крапинками глаза.

— Чего ты? — толкали его ребята.

— Так, — вздрагивал Васыле и старался быть прежним, но это у него не всегда получалось.

Васыле хорошо танцевал. Но часто среди танца он вдруг останавливался, выходил из круга и забивался куда-нибудь в угол.

Несмотря на эти странности, молодежь села скоро поняла, что никто не может так крепко, как Васыле, держать слово, помочь товарищу в хозяйстве. Кир и Дионица скоро стали его друзьями.

Сейчас Васыле, сняв широкополую, валянную из шерсти шляпу (иначе бы ее все равно сорвал с его головы налетевший с новой силой ветер), крепко пожимал руки товарищам.

— Ну как? А я, правду сказать, уж побаивался за вас: долго ходили. — Он вгляделся в Мариору, узнал. — Наконец-то вспомнила нас. Наверно, вкусный хлеб у боярина, что в село не заглядываешь? — сжал руку Мариоры с такой силой, что она вскрикнула и засмеялась.

Ребята рассказали Васыле о жандармах. Он нахмурился.

— Ну, как у вас? — снова спросил он Кира упавшим голосом.

— Все в порядке, — весело ответил Кир. — Пошли по домам, ребята. После соберемся.

И когда уже расходились, Дионица опять крикнул Мариоре:

— Так приходи!

— Хорошо! — смеясь, ответила Мариора.