Достойное общество - [88]
Представление о том, что отношение общества к новобранцам может служить моделью того, как достойное общество должно относиться к заключенным, весьма проблематично. Наказание является еще и коммуникативным актом, который должен убедить обе стороны – общество и преступника – в том, что преступление ассоциируется с утратой социальной чести. В отношении новобранцев подобный коммуникативный акт места не имеет. Напротив, новобранцев стараются убедить в том, что у них есть полное право гордиться теми испытаниями, через которые они вынуждены пройти, даже несмотря на то, что это очень трудно, – или, может быть, именно потому, что это очень трудно. Поскольку коммуникативные акты в двух этих ситуациях существенно различаются между собой, наказание тюремным заключением интерпретируется как событие, в котором присутствует элемент бесчестья, тогда как к опыту тренировочных лагерей подобная интерпретация неприменима. Заявление о том, что наказание представляет собой коммуникативный акт, есть констатация факта и не подлежит толкованию в пользу той или иной точки зрения на природу и цель наказания – воспринимается ли оно как средство устрашения, как форма социальной реабилитации, как свидетельство торжества справедливости или даже как месть. Любое из этих обоснований предполагает трансляцию представления о том, что преступление включает в себя элемент бесчестья. Вопрос в том, как трансформировать идею бесчестья, неотъемлемую от наказания, в концепцию, которая подразумевала бы только утрату социальной чести без сопровождающего эту утрату личного унижения. Другими словами, как мы могли бы превратить заключенных в «новобранцев», что позволило бы нам не отторгать их за пределы человеческого общества?
Это вопрос трудноразрешимый с практической точки зрения, но с концептуальной – прозрачный вполне. Достойное общество заботится о достоинстве своих заключенных.
Заключение
Первые три части этой книги были посвящены вопросу о том, что представляет собой достойное общество. В четвертой речь шла о том, как можно применить идею достойного общества к различным сферам жизни, таким как занятость и наказание. В нижеследующих заключительных замечаниях, которые не представляют собой выжимки из уже сказанного, я попытаюсь справиться с немаловажной задачей – сравнить достойное общество и общество справедливое. Сравнение будет касаться как содержания вопроса, так и метода.
Для начала попытаемся понять, что есть справедливое общество, в свете знаменитой теории справедливости, изложенной Джоном Ролзом. Возможно ли справедливое общество, которое при этом не будет обществом достойным? Иными словами, может ли общество, построенное на справедливости, тем не менее включать в себя унижающие человека институты? Возможно ли, чтобы справедливое общество в том виде, в котором описал его Ролз, не было достойным? То, что я сосредоточил внимание на концепции справедливого общества, принадлежащей Джону Ролзу, никоим образом не должно заставлять нас забыть о других теориях справедливости, которые также имеет смысл сопоставить с идеей достойного общества. И то, что я ссылаюсь исключительно на сформулированное Ролзом представление о справедливости, не должно никого смущать – я всего лишь пытался обозначить важную для меня мысль: при всей кажущейся очевидности положения о том, что справедливое общество одновременно должно быть обществом достойным, это положение вовсе не настолько очевидно, как кажется. Иначе говоря, постулировать, что справедливое общество должно быть обществом достойным, верно, но корректность этого постулата не очевидна. Я собираюсь обсудить концепцию справедливости Ролза, с тем чтобы показать, что связь между двумя типами обществ не очевидна. Идея состоит в том, что если теория, настолько по-кантовски чувствительная к человеческому достоинству, как теория Ролза, в попытке согласовать между собой справедливое и достойное общество встречается с трудностями, то отношения между двумя этими типами общества будут менее ясными, чем то может показаться на первый взгляд.
Согласно Ролзу, справедливое общество основано на двух принципах справедливости:
А. Любой человек должен иметь равные права в отношении наиболее обширной системы равных основных свобод, совместимой с подобными свободами для всех остальных людей.
Б. Социальное и экономическое неравенство должно отвечать двум условиям: 1) оно должно приносить выгоду наименее благополучным членам общества и 2) все должны иметь равные и честные шансы на доступ к позициям и должностям52. Вопрос заключается в том, совместимо ли – чисто логически – общество, построенное на ролзовских принципах справедливости, с существованием унижающих институтов. Нет никакого сомнения в том, что самый дух справедливого общества, основанного на принципах свободы и оправданных различий, по сути своей несовместим с недостойным обществом. Но все-таки мы оставляем за собой право задаться вопросом, противоречит ли описанное Ролзом общество – по букве, а не по духу – обществу, которое включает в себя унижающие институты.
Ролзовское справедливое общество занято справедливым распределением первичных благ, то есть благ, относительно которых предполагается, что в них испытывают потребность все разумные индивиды, вне зависимости от того, в чем еще они испытывают потребность – эти блага нужны им сами по себе. Эти первичные блага включают в себя основные свободы, такие как свобода слова и совести, свобода передвижения и выбора профессии, наряду с правом на доход и накопление. Базовая свобода, которая идет прежде всех прочих, это право на самоуважение. По мнению Ролза, самоуважение имеет два аспекта: чувство, которое люди испытывают по отношению к самим себе и которое основано на их самоценности; и чувство, что их жизненные планы стоят того, чтобы их осуществить, вкупе с уверенностью в том, что они способны эти планы реализовать, в той мере, в которой дело зависит от них самих.
Культуролог Мартин Буркхардт (род. 1957) показывает, что цифровая эра началась еще в 1746 году. У нас не было бы интернета, если бы аббат Нолле тогда не открыл, что электричество распространяется почти мгновенно, если бы Жозеф-Мари Жаккар не изобрел свой ткацкий станок и если бы Чарльз Бэббидж не создал свою аналитическую машину – прототип современного компьютера. Цифровизацией движет не математика, а человеческие страсти и стремления. Эта книга дает возможность взглянуть на компьютер не как на устройство, а как на новую модель общества, которая будет определять наше будущее.
Биология и философия буддизма… Как они отвечают на моральные вопросы? Ответ на этот вопрос раскрывает в своей книге Евгений Бульба – сотрудник Лаборатории разработки способов интегрирующего преподавания естественных наук Харьковского национального университета, лектор, редактор, автор статей и книг по психологии и философии буддизма. Если наука объясняет, как мораль стала атрибутом вида Хомо сапиенс, то буддизм раскрывает нюансы моральных дилемм индивидуального сознания. Такое совмещение научного описания и буддийских методов порождает универсальную синкретичную систему, гармонично отвечающую на самые болезненные вопросы. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Книга "История евреев в Российской империи и Советском Союзе" была издана в 1996 г. Затем, в 1999 г., была издана книга "Пути евреев в Российскую империю". В ней прослеживается история предков евреев Украины, Белоруссии, Литвы, Латвии, Молдавии, Крыма, Кавказа и Средней Азии с I века и до того времени, когда они оказались под властью Российской империи. В связи с этим во втором издании книги "История евреев в Российской империи и Советском Союзе" опущено "Введение", которое было в ее первом издании. Упомянутые две небольшие книги охватывают все известные периоды истории евреев бывшего Советского Союза. События и факты нашей истории изложены с минимальными комментариями и со ссылками на литературные источники.
Тамара Эйдельман, учитель истории с тридцатилетним стажем и популярный лектор, исследует истоки и состояние пропаганды. На примерах из разных стран и столетий она показывает, как ангажированные медиа влияют на общественное мнение, как устроены типичные пропагандистские приемы и как следует читать новости в эпоху постправды.
Методология геофилософии позволила автору расширить понимание Украины как лимитрофного государства, по территории которого проходит рубеж противостояния двух мировых культур; объяснить связь между тотальной коррумпированностью украинской власти и территориальным расположением Украины. На основе открытых источников информации, автор составил психологические портреты пяти президентов Украины и представителей их ближайшего окружения, с целью показать их роль в формировании и закреплении коррупционной ментальности украинцев.
"Новые и старые войны" Мэри Калдор фундаментальным образом изменили подход современных ученых и политиков к пониманию современной войны и конфликта. В контексте глобализации эта прорывная книга показала: то, что мы считали войной (то есть война между государствами, в которой цель состоит в применении максимального насилия), становится анахронизмом. Вместо нее появляется новый тип организованного насилия, или "новые войны", которые можно описать как смесь войны, организованной преступности и массовых нарушений прав человека.
В 1144 году возле стен Норвича, города в Восточной Англии, был найден изувеченный труп молодого подмастерья Уильяма. По городу, а вскоре и за его пределами прошла молва, будто убийство – дело рук евреев, желавших надругаться над христианской верой. Именно с этого события ведет свою историю кровавый навет – обвинение евреев в практике ритуальных убийств христиан. В своей книге американская исследовательница Эмили Роуз впервые подробно изучила первоисточник одного из самых мрачных антисемитских мифов, веками процветавшего в массовом сознании.
Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.
Книга посвящена литературным и, как правило, остро полемичным опытам императрицы Екатерины II, отражавшим и воплощавшим проводимую ею политику. Царица правила с помощью не только указов, но и литературного пера, превращая литературу в политику и одновременно перенося модную европейскую парадигму «писатель на троне» на русскую почву. Желая стать легитимным членом европейской «république des letteres», Екатерина тщательно готовила интеллектуальные круги Европы к восприятию своих текстов, привлекая к их обсуждению Вольтера, Дидро, Гримма, приглашая на театральные представления своих пьес дипломатов и особо важных иностранных гостей.
Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.