Достоевский во Франции. Защита и прославление русского гения, 1942–2021 - [68]
Сборник статей поделен на четыре части. В первой объединены статьи, посвященные «письму о зле» и библейским источникам, к которым оно восходит. Это прежде всего ветхозаветные тексты, к которым Достоевский обращается за многоплановыми притчевыми сюжетами (книга Иова, история Иосифа и его братьев) и архетипическими образами поруганных детей, женщин, стариков.
Сильвия Пикколотто, специалист по философии из университета Ка Фоскари, в статье «Образы невинного страдания» отталкивается от утверждения, что
Все творчество Достоевского развивает […] августиновское размышление о паразитарной природе зла, нуждающегося для существования в человеке (с. 18)[306].
Исследовательница рассматривает образы жертв зла, невинно пострадавших детских персонажей романа «Братья Карамазовы» — Маркела, брата старца Зосимы, и Илюши Снегирева. Пикколотто исследует сюжеты, вызывающие сострадание, и приходит к выводу о том, что теодицея невозможна в текстах Достоевского, так как если бы зло было рационально, оно было бы еще более несправедливо, а потому абсурдность зла есть своего рода благо.
Тему рациональности зла подхватывает статья Ирины Еленгеевой, русистки из Лиможа, под названием «Истоки зла в романе „Братья Карамазовы“: влияние Книги Иова». Еленгеева рассматривает философский парадокс, заключающийся в том, что зло, не будучи рационально, может быть результатом рационального выбора или отвечать трансцендентальному плану, как в случае с Книгой Иова. При этом для Достоевского чрезвычайно важна метафизическая мотивация зла: если бы человек не был свободен, у него не было бы выбора между добром и злом. Свобода, гарантированная возможностью и множественностью выбора, по мнению Еленгеевой, коррелирует с полифонией, а потому оппозиция добра и зла, безусловно представленная у Достоевского, небинарна по своей природе.
Достоевсковед и координатор Общества Достоевского в Италии Розанна Казари из Бергамо в статье «Достоевский и библейская история об Иосифе и его братьях» также обращается к тексту романа «Братья Карамазовы» и исследует его ветхозаветный интертекст.
Жан-Луи Бакес, один из самых авторитетных специалистов по русско-французским литературным связям, выбрал в качестве названия для своей статьи «Par la vierge vendue…» цитату из песни Жоржа Брассенса «Молитва». Он обращается к образу проданной, проституированной девы, развращенной невинности, столь часто встречающейся в произведениях Достоевского, и к библейским истокам этого мотива. Это и образ Сони Мармеладовой, и сон Свидригайлова о девочке с улыбкой камелии из «Преступления и наказания», и история Матреши из романа «Бесы». Даже брак может быть рассмотрен как продажа девы: Бакес вспоминает здесь сватовство Свидригайлова к пятнадцатилетней девочке-невесте. Он обращает внимание, с одной стороны, на тотальность этой разновидности зла, направленного против беззащитных и искренних, с другой же — на его банализованность по сравнению с теми же убийствами, которыми также изобилуют тексты Достоевского и которые тем не менее воспринимаются персонажами как нечто исключительное.
К образу «камелии» обращается и Ольга Волчек, член Международного общества Достоевского, много лет посвятившая изучению рецепции Достоевского во Франции. В статье «Французский „цветок“ зла на русской почве» она исследует концепт «камелии» в произведениях Достоевского разных лет: в романах «Игрок», «Преступление и наказание», «Идиот», в «Зимних заметках о летних впечатлениях» и в повести «Село Степанчиково и его обитатели». Волчек уточняет, что слово «камелия» пришло в русский язык
…после успеха романа Дюма-сына (1848 года) в Европе, получив фигуральное значение женщины на содержании или проститутки, принадлежащей к высшему обществу […]. У Достоевского это слово становится воплощением продажной любви, которое вместе с другими словами и вещами французского происхождения (гильотина, рулетка, канкан, гарсон, левретка, парижское произношение) представляло для него идею упадка Европы, и Франции в частности, психофизиологический соблазн и культурное доминирование, от которого он после каторги хотел избавиться сам и избавить русскую мысль (с. 76).
Исследуя функцию концепта «камелии», этого «французского цветка зла», Волчек затрагивает сразу несколько потенциально проблематичных сюжетов: амбивалентность адюльтера у Достоевского, диалектику женственности и особенности женских образов в его текстах, противостояние упрощенной инфернальной женственности французской женщины и широты русского характера, любовь-ненависть писателя к Франции.
Во второй части сборника сосредоточены работы, посвященные формам воплощения зла в литературе. Если в первой части речь шла о жертвах, которые могли стать палачами (как Настасья Филипповна в романе «Идиот»), то во второй рассматриваются персонажи — носители зла, причиняющие зло другим или самим себе: сладострастники, шуты, идиот, игрок, равнодушный. Здесь связь между персонажами и злом носит уже не причинно-следственный характер, но характер совпадения. Их отношение ко злу определяется той страстью, которая движет ими, будь то сладострастие, страсть к игре, страсти Мышкина, делающие его последователем юродивых во Христе. Это может быть и страсть со знаком минус, как, например, отсутствующая страсть Ставрогина, который «ни холоден, ни горяч».
Филипп Филиппович Вигель (1786–1856) — происходил из обрусевших шведов и родился в семье генерала. Учился во французском пансионе в Москве. С 1800 года служил в разных ведомствах министерств иностранных дел, внутренних дел, финансов. Вице-губернатор Бессарабии (1824–26), градоначальник Керчи (1826–28), с 1829 года — директор Департамента духовных дел иностранных вероисповеданий. В 1840 году вышел в отставку в чине тайного советника и жил попеременно в Москве и Петербурге. Множество исторических лиц прошло перед Вигелем.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Анна Евдокимовна Лабзина - дочь надворного советника Евдокима Яковлевича Яковлева, во втором браке замужем за А.Ф.Лабзиным. основателем масонской ложи и вице-президентом Академии художеств. В своих воспоминаниях она откровенно и бесхитростно описывает картину деревенского быта небогатой средней дворянской семьи, обрисовывает свою внутреннюю жизнь, останавливаясь преимущественно на изложении своих и чужих рассуждений. В книге приведены также выдержки из дневника А.Е.Лабзиной 1818 года. С бытовой точки зрения ее воспоминания ценны как памятник давно минувшей эпохи, как материал для истории русской культуры середины XVIII века.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.