Достоевский во Франции. Защита и прославление русского гения, 1942–2021 - [18]

В переводе Марковича зачин предстает как будто более верным синтаксическому рисунку и букве подлинника:

A la fin du mois de novembre, par un redoux, sur les neuf heures du matin le train de chemin de fer Petersbourg-Varsovie fonçait à toute vapeur vers Petersbourg. L’ humidité, la brume étaient si denses que le jour avait eu du mal à se lever; à dix pas, à gauche et à droite des rails, on avait peine à distinguer même quoi que ce fût par les fenêtres du vagon[62].

Тем не менее стремление к точному копированию лексических единиц, пунктуационных и синтаксических решений Достоевского оборачивается против перевода, делает французский текст гораздо более трудным для восприятия. Строго говоря, если Паскаль в своем переводе пытался найти верные созвучия с подлинником, говорить с ним голос в голос, то Маркович именно переписывает текст «Идиота», будто бы слово в слово, но в действительности находя во французском языке такие лексические единицы, которые словно бы пересиливают слова подлинника. Например, для русской «оттепели» он подбирает достаточно редкое слово «un redoux»: изначально являясь регионализмом и означая во французских Альпах «краткое потепление во время холодов», оно способно сбить с толку рядового французского читателя. То есть семантически, в том числе по внутренней форме, это слово ближе к «оттепели», нежели использованное Муссе и Паскалем «un dégel», но именно вычурность или даже чрезмерная точность облекают это слово некоей сомнительностью[63]. Подобная же склонность к тому, что в теории перевода называется конкретизацией, сказывается в использовании слова les rails (рельсы) там, где у Достоевского говорится о «дороге». Почти то же самое можно сказать о глаголе foncer, который семантически гораздо сильнее, нежели скорее нейтральный русский глагол «подходить».

Подводя итог этому отступлению о методе Паскаля — переводчика Достоевского, подчеркнем еще раз, что его переводы осуществлялись в некотором смысле наперекор или даже как своего рода вызов общепринятым французским переводам. В своих переводческих начинаниях он не ищет формальной точности, но стремится к тому, чтобы французский текст выстраивался на одном дыхании с текстом Достоевского, дыхании затрудненном, прерывистом, временами болезненном, но одновременно здоровом, могучем, почти атлетическом. Вместе с тем в его переводах французский текст, не во всем следуя рисунку фразы и букве подлинника, все время как будто перекликается с русским текстом, звучит голос в голос с ним, побуждая читателя вслушиваться в это собеседование, угадывать за голосом перевода голос подлинника.

Возвращаясь к трудам Паскаля о Достоевском, подчеркнем еще раз, что ему принадлежит целый ряд вступительных статей к нескольким романам русского писателя, а также множество рецензий на книги западных и русских литературоведов и мыслителей, посвященные жизни и творчеству Достоевского. Наконец, отметим его участие в представительном международном симпозиуме «Достоевский», состоявшемся в апреле 1972 года в Венеции, где французский славист встречался и спорил с такими представителями советского литературоведения, как М. П. Алексеев, Б. Л. Сучков, В. Б. Шкловский.

Первая книга о Достоевском была опубликована Паскалем в 1969 году[64], она называлась «Достоевский» и вышла в серии «Писатели перед Богом». Само название серии обязывало ученого сосредоточиться на религиозной проблематике в жизни и творчестве русского писателя; вместе с тем книга обладала высоким пропедевтическим потенциалом, поскольку помимо выстроенного в хронологическом порядке критического обзора главных произведений Достоевского в ней содержалась небольшая подборка отрывков из сочинений русского автора, призванных иллюстрировать основные положения монографии. Любопытно, что раннее творчество Достоевского Паскаль представлял скорее под знаком «социального христианства», а не французского социализма, за который пострадал в 1849 году член кружка М. В. Петрашевского. Не менее интересно и то, что в последней части, озаглавленной «Христианин», французский ученый использовал довольно спорную формулу «правоверный православный», подчеркивая тем самым «новое горение»[65], которое приобрела христианская вера Достоевского после последнего возвращения из Европы.

Книга вызвала большой интерес, причем не только среди славистов, что, по всей видимости, подтолкнуло Паскаля к созданию более притязательного и более пространного труда, который вышел в свет в 1970 году в серии «Славика» в Лозанне[66]. Вторая книга называлась «Достоевский: жизнь и творчество» и также была построена по хронологическому принципу, однако отдельные части монографии были существенно расширены, при этом изменилась сама направленность работы Паскаля, которая, строго говоря, вылилась в добротную духовную биографию русского писателя, сразу вошедшую в классический канон французской научной литературы о Достоевском. C течением времени книга была переиздана в карманном формате издательства «Агора» в серии «Идеи, искусства, общества» и с тех пор считается самым авторитетным во французском университетском мире «введением» в жизнь и творчество Достоевского