Досье «72» - [35]

Однако его подружка Браше, великая специалистка по связям с общественностью, творила чудеса. Сказано — сделано, она ужесточила тон. Руководимые ею издания стали в открытую говорить, это самое меньшее, что можно было сказать, о скором изведении стариков. Афиши, газеты, телевидение, все только и говорили о негодных стариках. Да таким злобным тоном, что о шутке и речи больше быть не могло. С настораживавшей злостью. Старики напрасно каялись, говорили, что они не такие, — основной зритель мог только аплодировать будущему поражению отравителей праздников.

Например, рекламный ролик знаменитой марки консервированной соленой капусты. Два молодых человека и один старик — как его занесло на эту галеру? — оказываются на воздушном шаре, который теряет высоту. Надо сбросить балласт. С камнем на сердце молодые люди хватают банки с капустой, которую они очень любят, но тут их взгляды останавливаются на их самом старшем спутнике. Старик показан крупным планом, он вызывает антипатию. Крупным планом взгляд молодых людей. Затем камера стыдливо демонстрирует горизонт, а за кадром слышны проклятия, а потом отчаянный крик противного старика. Воздушный шар снова набирает высоту, а приятный женский голос за кадром произносит: «Ради капусты фирмы „Вебер“ люди готовы пойти на любое прегрешение».

Или еще одна реклама, на которой бабушка, которой оставили на попечение внучат — они такие милые, — готовит для них обед. С хитрым взглядом — ух, что за рожа! Повариха посыпает пирожки мышьяком. Голос за кадром: «Пирожки Савиньо… умереть от удовольствия». Ролик как ролик, по крайней мере, для старушки можно найти смягчающие обстоятельства: слабое зрение, рассеянность. Но этот демонический хохот, который раздается в то время, как сладкоежки набрасываются на свои тарелки, может сделать из самого яростного защитника прав пожилых людей столь же яростного геронтофоба.

Или такой ролик. Семейная пара, естественно, уже пожилых людей, но еще хорошо выглядящих, даже красивых, достойных, отзывчивых — это видно с первого же взгляда, — дарит своим детям и внукам новенький автомобиль «пежо» последней модели: вот, это вам, наши милые, нам теперь она не нужна. А пока вся взволнованная семья машет руками и носовыми платочками, пожилая пара, взявшись за руки, уходит в сторону заходящего солнца под музыку, заставляющую пустить слезу. В какую же загадочную страну уходит эта пара? Об этом не знает никто, но рекламный слоган обращается к телезрителю: «Езжайте дальше на „Пежо-72“».

— Все-таки, все-таки, — шептал Кузен Макс, — послание должно дойти, люди не настолько глупы.

Сегодня вечером он пришел раньше, чем обычно: из-за дебатов зал был полон посетителей. Хозяину «Регалти» пришла в голову мысль поставить в глубине зала телевизор, и теперь в его бистро всегда было полно народа. Каждый репортаж, каждое интервью на эту тему заставляли людей уходить из дома и присоединяться к себе подобным на лавках «Регалти». Там можно было встретить даже семидесятилетних людей, которые потягивали тизан[5] в надежде услышать хотя бы слово солидарности. Чаще всего их ожидания оказывались напрасными, поскольку споры между сторонниками и противниками меры сильно распаляли желчь выпивох, уже подогретых стаканами красного вина. На дверях заведения появилась табличка, указывавшая, что в ночь референдума там будет организован буфет и танцы. Достаточно было записаться и заплатить заранее — хозяин опасался проявления недовольства.

Но до этого было еще далеко: тем, кто хотел потанцевать, набив живот, надо было подождать еще двое суток. А пока продолжались споры. За одним из обсуждений следила вся страна. С того момента, как Филипп Вассеро, знаковая фигура из предыдущего левого правительства, который, по всеобщему мнению, навсегда ушел с политической сцены, бросил действующему премьер-министру официальный вызов. Гарсен, от которого этого никто не ожидал, этот вызов принял. Несмотря на протесты оппозиции, Бофор назначил дату этих дебатов, нарушив правило восьми дней. Дебаты за сорок восемь часов до начала референдума: ведь это означало — или пан, или пропал! «Знаю», — ответил он на это с загадочной улыбкой. Но, в конце концов, Гарсен не справится с Вассеро! «Увидим», — отрезал он, продолжая улыбаться.

— Я опасаюсь худшего. Вассеро быстро расправится с Гарсеном.

Кузен Макс заказал еще бокал бочкового пива, уже четвертый, что было признаком большого возбуждения. Потом попросил хозяина увеличить громкость. Титры передачи, представления напряженных до нельзя кандидатов, показ аудитории в зале, большинство из присутствовавших были раскаленными добела стариками.

— Но ведь это невесть что такое, ловушка, Браше потеряла голову.

Пиво явно не шло на пользу Кузену Максу.

Ведущий объявил программу. Вначале обычная игра в прямом эфире в вопросы-ответы со зрителями, которая, как всем известно, всегда проходит по-честному, потом музыкальная пауза и, наконец, столь долгожданные дебаты.

Внимание зала быстро притупилось: старики на съемочной площадке, такие же колкие, как и в рекламе Браше, задавали вопросы, на которые правительство уже тысячу раз отвечало, приводили высказывания, которые все уже тысячу раз слышали. Их коллеги-старики бурно аплодировали. Им очень хотелось освистать аргументы Гарсена, но организаторы попросили их вести себя прилично, да и с зубными протезами не посвистишь. Один из стариков заявил, что было бы самоубийством для нации отказываться от знаний и опыта ее старшего поколения. Одна старушка пригрозила, что никогда больше не будет голосовать за НПФ. В свои восемьдесят два года она громко воскликнула: «Как можно голосовать за партию, которая поддерживает такую меру? Лучше умереть!» На съемочной площадке наступило молчание. Еще один зритель считал нелепым жертвовать здоровыми семидесятилетними людьми в пользу более молодых инвалидов. Что касалось лично его, то в свои семьдесят три года он чувствовал себя мощным, как гроза. Как гроза в Бресте, добавил он, поскольку знал классиков и еще не достиг рокового возраста семидесяти восьми лет. Бурные аплодисменты. Какой-то завистливый муж высказался против скандального решения — да, именно так он и сказал, скандального! — добавить женщинам три дополнительных года жизни, и он… но возмущенные блеющие голоса заставили его замолчать.