Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды - [13]
Значит, в неверной и опасной обстановке дальнего пути можно было ожидать чего угодно. На обычной русской дороге, посреди привычных просторов нашим людям, подобно изнемогающим от жажды путникам в пустыне, являлись прямо-таки миражи и разнообразные мороки, несомненно, навлекаемые на добрых христиан нечистой силой.
Украинский философ и богослов Г. С. Сковорода (1724–1794) в августе 1758 г. написал письмо белгородскому архимандриту Гервасию (Якубовичу), посвятив ему «стихотворение, называемое по-гречески апобатерион» (курсив автора. – В. К.). Согласно комментарию Сковороды, в произведениии такого жанра «отъезжающие напутствуются всякими пожеланиями и добрыми предзнаменованиями». В приложенном к письму стихе с названием «Отходная песнь» есть знаменательная строка: «Путние, исчезните страхи…»[88]
Русский литератор Е. Э. Дриянский (ум. в 1872 г.) в своих охотничьих записках повествовал о том, как ему (точнее, герою этой книги, почти неотличимому от автора – текст и написан-то от первого лица) пришлось ехать десять вёрст тёмной осенней ночью на тележке со своим кучером Игнаткой. Они сразу же угодили в яму, а потом долго кружили да блуждали, потеряв в кромешной тьме дорогу. Из «причитываний» Игнатки, писал Дриянский, «я вывел заключение, что мы, “без сумления” обойдены лешим». Наконец, выехали на торный путь, но куда именно он вёл, было непонятно. Седоку стало скучно, и он попросил кучера что-нибудь спеть: «Ты-таки мастер». Тот ответствовал: «Эх, сударь, грех-то какой! И где водится, чтоб в ефтакие разы кто стал песни петь. Ну, неравен случай, как с дядей Никифором… Ну как не приведи… да вот… с нами крестная сила!..» – и стал поспешно креститься. Это он заметил мелькавшие вдали огоньки. Барин велел ехать прямо на них, а Игнатка робел: «Неужто вы занапрасно хотите душу губить?» Потом выяснилось, что огоньки были кострами походного лагеря большой помещичьей охоты, куда герой и направлялся. На подъезжавших накинулась свора собак, лошади понесли, впотьмах тележка скатилась в какую-то болотину и, наткнувшись на пень, перевернулась. «Поместясь междвух мягких кочек, Игнатка лежал вверх носом и смотрел исступлёнными глазами. Только мой голос был способен вызвать его из этой немой созерцательности. Сложа все доказательства воедино, мы наконец привели его в чувство, но убеждение в том, что мы обойдены лешим, он дал себе клятвенное обещание сохранить “по конец гроба жизни” и отправился вытаскивать лошадей из тины»[89]. Несколько ироническая манера повествования характерна для тогдашней публицистики: и автор, и читатели толстых журналов, где это публиковалось, должны быть выше пустых суеверий. А вот мужицкая убеждённость, будто леший (либо некий «бес», «чёрт») способен заморочить путников, запутать им дорогу, очень характерна. Нечистая сила может это сделать, например, «обойдя» людей, попавших в её пространство (и, значит, подпавших под её власть).
Учитель, священник, знаток народной жизни удмуртов и русских Г. Е. Верещагин (1851–1930) в очерках о традиционной культуре Вятского края приводил свой диалог с полицейским урядником Софроновым – бывалым человеком, из солдат, да ещё любителем покалякать. Рассказывал Софронов о дорожных «привидениях». «Дело было зимой, только не помню в какое время, – начал он свой рассказ. – Я ехал по своим делам в Ижевский завод. Сани мои были легки, лошадь бойкая, сильная, бежала она, как и всегда, проворно. Ехал я заводским волоком (лесом), который тянется от с. Бодьи до завода 40 вёрст. Тут не встретишь никакого жилья, только на половине стоят два-три дома и содержатель станции. Ехал я ночью, один, не думая совсем о привидениях, знал только погонять коня, чтобы поспеть в завод заблаговременно. Вдруг впереди себя увидел едущих, как видно, в завод мужиков, которые везли лес. Плестись шагом за мужиками не хотелось, и обратился к ним с просьбой пропустить меня, а дорога, к моему счастью, случилась шире, и объехать обоз было легко. Мужики остановились, и я стал объезжать их. Как только объехал и стал один на дороге, оглянулся назад, и мужиков как не бывало: они исчезли. Тут я малость струхнул и стал погонять коня быстрее обыкновенного. Еду далее и вижу: по обеим сторонам дороги – базар многолюдный, лавки с дорогими товарами. Люди ходят взад и вперёд, торгуют, но весь торг идет чинно, тихо, без всяких криков и призываний, как это бывает на базаре; здесь ничего подобного нет, как будто базар в каком-то волшебном краю. Проехал я этот базар, призывая на помощь святых, каких знал, и опять представилось мне новое видение. У дороги, под елью, танцует девица необыкновенной красоты в самом дорогом наряде. Я, как бы не обращая на неё внимания, бросил на неё взгляд и проехал, призывая на помощь святых и не оглядываясь назад»[90].
Верещагин, будучи священником, также допускал существование привидений, видя в них действие дьявольских козней. Он тогда, дескать, и сам, в ответ Софронову, рассказал несколько историй. Например, такую, в которой, как говорится, «кажинный раз на этом месте»[91] случалось с ним бесовское наваждение:
