Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды - [12]

В рассказе В. Г. Короленко «В облачный день» – такая обстановка: «было скучно»; «ощущение безнадёжной тоски»; «дорожное томление»; «слуховой призрак, встававший среди чуткой атмосферы, наэлектризованной томлением и испугом иссыхающей земли…»; «пустота, томление, зной…»[81]

Вот завершение 4-й книги романа П. Д. Боборыкина «В путь-дорогу!..», опубликованного в 1863–1864 гг. Действие этого эпизода происходит лет за десять до того, во время Крымской войны.

«На другой день Телепнев уже катил в своём тарантасе по большой дороге и лениво поглядывал на сонного Якова, клевавшего носом на козлах. Он ехал в гости к Абласову в уездный город. А… зачем? Просто от скуки. “А там”, думал он, “проеду в Москву, а может и в Петербург”… Особенно его никуда не влекло… Он чувствовал только, что так или иначе, ещё придётся много поездить, много жить и, во что бы то ни стало, искать интересов…

Долгий, долгий путь открывался перед ним и уже начинал страшить его своим однообразием, как та большая дорога, обставленная бесконечными берёзками, по которой подпрыгивал его тарантас.

“Господи, как скучно! – почти вскрикнул он, подъезжая к одинокой станции… – Хоть бы колесо сломалось!..”

Но колесо пошло своей дорогой…»[82]

Любопытно, что тоска и скука фигурируют обычно в концовках литературных произведений. Как это у Н. В. Гоголя в хрестоматийном финале «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» (1834): «Скучно на этом свете, господа!» Правда, у Гоголя эта скука не связана напрямую с дорогой.

Тоска, впрочем, могла быть не столь экзистенциальной и не такой ужметафизической. Т. П. Пассек (1810–1889), урождённая Кучина, которая вышла замужза учёного-этнографа В. В. Пассека (1807–1842), приводила в своих воспоминаниях отрывок его текста. В 1830-х гг., когда они жили в Харькове и много ездили, её муж, давая характеристику дорогам, начинал с очевидных неудобств, а заканчивал всё той же дорожной тоской: «Редкое время дорога от Харькова до Москвы бывает удобна, обыкновенно же или испорчена или грязна до того, что лошади местами тянут экипажшаг за шагом. Зимою, пожалуй, и того хуже. Частые метели заносят путь, обозы выбивают такие глубокие, последовательно идущие ухабы, что поездка становится невыносима, медленна и утомительна до крайности. На станциях беспрестанные остановки, помещения неудобны, нередко не достанешь куска порядочного хлеба, необходимо торговаться за каждую чашку чая, за тарелку щей. На приезжего находит тоска, досада – рвётся к цели поездки и благословляет судьбу, достигнув домашнего приюта. Как же при этих условиях путешествовать по России!»[83]

В рассказе И. С. Тургенева «Странная история» (1869) повествователь вспоминал, как пришлось ему осенью ехать по служебным делам: «Погода стояла дождливая и холодная; изнурённые почтовые лошадёнки едва тащили мой лёгонький тарантас по растворившемуся чернозёму большой дороги. Помнится, один день выдался особенно неудачный: раза три пришлось “сидеть” в грязи по ступицу; ямщик мой то и дело бросал одну колею и с гиканьем и завыванием переползал в другую; но и в той не было легче. Словом, к вечеру я так измучился, что, добравшись до станции, решился переночевать на постоялом дворе». На это нужно было именно «решиться»: комнатка оказалась совсем убога, да уж дождь зарядил совсем безнадёжно. Вот ощущения усталого человека в такой ситуации: «Я велел поставить самовар и, присев на диван, предался тем дорожным нерадостным думам, которые так знакомы путешественникам на Руси»[84].

И в повести Н. С. Лескова «Смех и горе» (1871) есть описание долгого пути по осенне-зимнему бездорожью из-за границы в самую глубинку России, о котором вспоминает пожилой рассказчик. Сам он тогда был ещё ребёнком. Опять остановка на какой-то почтовой станции. «И вот опять на столе чай – это единственное универсальное лекарство от почтовой скуки…»[85]

А тут ещё и наша природа, столь часто безрадостная! Одна из глав повести В. А. Соллогуба «Тарантас» (первая половина 1840-х гг.) начинается так: «Погода была пасмурная. Не то дождь, не то туман облекали мёртвую окрестность влажною пеленой. Впереди вилась дорога тёмно-коричневой лентой. На одинокой версте сидела галка. По обеим сторонам тянулись изрытые поля да кое-где мелкий ельник. Казалось, что даже природе было скучно. ‹…› Никогда время не идёт так медленно, как в дороге, особенно на Руси, где, сказать правду, мало для взора развлеченья, зато много беспокойства для боков»[86].

Таких описаний в русской литературе и публицистике множество. Дремота, грёзы. Тоска и скука. Ощущение потерянности. Безысходность. Родина и судьба.

Дорожные наваждения и мороки

Смутные, тревожные ощущения одинокого путника в непривычном, малознакомом, пустынном пространстве, которые возникали во все времена и у всех народов, являются весьма древними человеческими эмоциями и чувствами. Они, быть может, имеются также и у некоторых высших животных. А у людей из архаических сообществ они выражались откровеннее и, так сказать, мифологичнее, чем в позднейшие эпохи. В древнегреческом «Гиппократовом корпусе» медицинских текстов описана некая болезнь – патологическое состояние, в которое может впасть путешественник на безлюдной дороге. Ему видится некий призрак, и его пронзает ужас. Э. Р. Доддс, исследовавший проявления иррационального в культуре древних греков, писал, что психологическое влияние уединения в подобных местах непременно нужно учитывать. И, вслед за выдающимся знатоком античности У. фон Виламовицем-Мёллендорфом, Доддс подчёркивал, что это обстоятельство наложило отпечаток на развитие греческих религиозных идей. Правда, согласно Доддсу, учёные обычно этим пренебрегали