Дороги в горах - [5]

Зато назавтра, в школе, Игорю стало не по себе, когда выяснилось, что многие знают пройденный материал не хуже, а лучше его. Правда, Игорю удавалось иногда получить пятерку по литературе, истории, географии, но и другие тоже их получали. «Зубрят, определенно зубрят. А я, можно сказать, совсем не готовлюсь», — думал Игорь, и эта мысль доставляла ему удовольствие.

Все чаще он стал ловить себя на том, что не слушает преподавателя, а смотрит на окно, у которого сидит Клава Арбаева. Он отворачивался, но, и не видя Клавы, продолжал думать о ней. А потом Игорю стало ясно: ему приятно думать о Клаве, а еще лучше смотреть на нее. Ведь Клава красивее всех! И добрая. Вот тогда в первый день занятий, она догнала его и хотела поговорить. Больше-то никто этого не сделал. А он заупрямился. Балда!..

Вскоре Игорь неожиданно открыл, что это из-за Клавы он за целых полчаса приходит в школу, из-за нее в перемены толкается по коридорам, стараясь попасть ей на глаза. Странно только одно: Игорь никогда не считал себя робким, никогда не лез в карман за словом. Там, в Верхнеобске, он мог просто вести себя с одноклассницами, а вот с Клавой так не может. Стараясь привлечь Клавино внимание, Игорь задевал Нину всякими шутками, колкими и остроумными, по его мнению. Однажды даже назвал Нину долбежной машиной. Клава вступилась за нее. Игорю следовало бы смолчать. Но он, как говорится, закусил удила и, недолго думая, бросил:

— А сама-то лучше, что ли? Тоже такая…

Ребята возмутились, а на глазах Клавы блеснули слезы. Колька Белендин тут же отозвал Игоря в темный угол коридора:

— Понимаешь, ты брось эти штуки. Хочешь, чтобы на комсомольском собрании проработали?

— Странно! Какие штуки? Говори конкретней. За что меня прорабатывать?

— Считаешь, не за что? Тогда я свои меры приму, индивидуальные! — Дрожа от негодования, Колька сунул кулак под нос Игорю. Тот невольно отодвинулся.

— Но-но, ты не очень… Комсорг тоже…

Случилось это во второй половине февраля, когда время шло к весне и солнце стало чаще наведываться в класс, делая его веселей и уютней. Прямые золотистые полосы рассекали от стены к стене комнату и незаметно передвигались по рядам парт. От ласкового тепла ребята довольно щурились и теряли всякую власть над своими мыслями. Хочешь или нет, а мысли уносились к реке, на поля, в лес или, вызывая тревожное биение сердец, в здания институтов… Ведь считанные месяцы остались до того дня, когда десятиклассники навсегда встанут из-за парт и разойдутся своими дорогами…

Да, волнующее, неповторимое наступало время, однако в классе оживления не чувствовалось. Игорь понимал, что всему причиной он.

Неизвестно, сколько бы продолжалась «холодная война» и чем бы она кончилась, если бы не Колька, которого особенно тяготила такая обстановка в классе. Однажды перед началом занятий Колька с таинственным видом подошел к Клаве и что-то горячо, вполголоса начал говорить. Игорь отвернулся. А когда вновь посмотрел на них, Клава улыбнулась и согласно закивала головой. Потом она крикнула:

— Ребята, сюда! Коля интересное предлагает.

Игорь, насупясь, пошел из класса, но в дверях оглянулся. Девочки, окружив Кольку, смеялись, а Нинка даже подскакивала и хлопала в ладоши:

— Вот здорово!

Когда окончился последний урок, Колька, поспешно поднявшись из-за парты, объявил:

— Не расходиться! Небольшое собрание.

Выйдя к учительскому столу, Колька предложил поставить одноактную пьесу и тут же выхватил из портфеля потрепанную книжку.

— В библиотеке нашел. Интересная… Давайте почитаем. К Восьмому марта мы ее, как пить дать, осилим. Пусть, понимаешь, помнят наш десятый!

Начались репетиции. Накануне Восьмого марта все разговоры вертелись вокруг спектакля. Обсуждали, как устроить из столов сцену, где взять занавес.

Зрителей собралось столько, что позавидовал бы иной профессиональный театр. Пришло много колхозной молодежи, да и родителям тоже хотелось посмотреть на «своих артистов». В первом ряду, на принесенных из учительской стульях, сидели Колькин отец Сенюш Белендин, мать Игоря Феоктиста Антоновна и мать Клавы Марфа Сидоровна.

…После спектакля начались танцы. Кольки не было видно. Игорь подошел к Клаве и пригласил ее на вальс. Кружась, он сказал:

— Прости, Клава… Я все понимаю… Обижаешься… Тогда случайно получилось. Очень трудно объяснить… В общем, наверное, я дурной. Разреши тебя проводить. Я все расскажу. Это очень сложно… Хорошо, Клава?

— Зачем остановился? Танцуй! На нас смотрят.

Больше Клава ничего не сказала. Вот и кончился танец. Выводя девушку из круга, Игорь не удержался:

— Провожу, Клава?

— Ладно, — сухо бросила она.

Игорь обрадовался, но оказалось, что преждевременно. Клава пошла домой с Ниной. Всю дорогу девушки перешептывались и громко смеялись, а Игорь злился. Злился на недогадливую Нинку, на свою робость и еще неизвестно на что.

— Вот я и дома, — сказала Клава, останавливаясь у калитки. — Игорь, проводи Нину, а то она боится. Спокойной ночи!

«Очень мне нужна такая нагрузка», — подумал Игорь, но все-таки пошел вслед за Ниной.

А Клава, закрыв калитку, некоторое время прислушивалась к скрипучему хрусту снега под ногами Игоря и Нины. «Зачем я его отослала? — подумала девушка. — И вообще, зачем я так?..»