Дороги в горах - [15]

День выдался тусклый. Вязкая, похожая на туман, мгла затянула от края до края небо. Опускаясь все ниже и ниже, она нагнетала парную удушливую жару. Окутанные дымкой горы, кажется, осели и задремали в истоме. Да и все кругом, разомлев, задремало. Даже неугомонные жаворонки, и те пели мало и неохотно.

Хвоев, дойдя до края пашни, сорвал крупный колос, тщательно растер его, провеял. Раздвигая доходящие до плеча стебли, пересек посев. Опять он срывал колосья, растирал их, отвеивал мякину. И каждый раз на широкой ладони оставалось несколько тощих зерен. Они казались жалкими, сиротливыми. Хвоев бросил зерна в рот и, медленно разжевывая их, думал: «Да… Белки рядом. Вот они… Какой тут урожай. Жаль… А сеять только ради соломы какой смысл?»

Глава восьмая

Игорь сбросил с себя одеяло, сел, опустив босые ступни на коврик. Затем нащупал на спинке стула пиджак, засунул руку в карман. Вот оно, письмо! Порвать, сейчас же порвать. А вдруг завтра спросят? Зачем рвать? Пусть лежит, он все равно им не воспользуется.

Игорь опять лег. В открытую форточку ночь заплескивала прохладу, смешанную с бурливым шумом реки. Чтобы скорее заснуть, Игорь закрыл глаза и попытался ни о чем не думать. Но не тут-то было! Мысли не воробьи, их не отпугнешь. Вспомнился почему-то отъезд из Верхнеобска. Шебавино манило его Катунью, горами, тайгой, но когда поезд медленно тронулся, ему до слез стало жаль уплывающий город, школу, ребят, с которыми учился… Он даже жалел о своем дворе, ничем, впрочем, не примечательном.

А вот с Шебавином он расстается безо всякой жалости. Как будто и не жил здесь. Это, наверное, потому что Клава тоже едет. А что, если бы Клава узнала о письме?» — подумал вдруг Игорь и, стиснув зубы, уткнулся в подушку.

Автобус проходил Шебавино в шесть утра. Мать разбудила Игоря в пять. Отец поднялся тоже. Засунув руки в карманы пижамы, ходил по комнате, курил и кашлял.

Мать приготовила чай.

Игорь сел за стол, а самому не терпелось вырваться из дому, увидеть Клаву.

— Кажется, пора, — сказал он, взглядывая на стенные часы и отодвигая недопитый чай. — Пока дойду…

— Ну что же, — встал отец. — Счастливо! Пиши чаще. Провожать не пойду.

— А я провожу.

— Зачем, мама? Спи.

Мать не успела ничего ответить, как Игорь ткнулся губами в ее пухлую щеку, затем в сухую, колючую — отца и схватил увесистый чемодан.

— Деньги потребуются — не стесняйся. Письмо передай. Брось эти амбиции. Для тебя стараемся…

— Хорошо, хорошо…

Мать и отец что-то говорили вслед, но что — Игорь уже не разбирал. Мать упоминала про колбасу. Кажется, съесть ее надо в первую очередь, а то испортится. Это можно…

Сгибаясь от тяжести чемодана, Игорь по доскам пробежал небольшой, наполненный росистой свежестью двор. В калитке бросил на родителей короткий и совсем не грустный взгляд.

— Вырвался, — сказал Иван Александрович, зябко вздрагивая. — Молодость петушистая.

Игорь пришел на остановку первым. Поставил около зеленой скамейки чемодан и взглянул на центральную улицу. Ближние дома стояли около самого тракта, а отдаленные поднимались на взгорок и, скрываясь за ним, спускались к реке. На этой улице находились здания райкома партии и райисполкома, Дом культуры, магазин. По дороге с утра до ночи сновали грузовые и легковые автомашины, трусили верховые алтайцы. Но сейчас улица, прикрытая легкой дымкой тумана, будто дремала. Даже окна домов казались заспанными.

Игорь отыскал глазами Клавин дом под высокими тополями. Почему ее нет? Полчаса осталось. А ведь автобус может и раньше прийти. Проспала? Или, чего доброго, раздумала сегодня ехать? Нервничая, Игорь походил вокруг лавки и решил, что, если Клава сегодня не поедет, он тоже останется.

Постепенно начали подходить пассажиры: пожилая женщина с мешком и корзиной, две не знакомые Игорю девушки и кривоногий степенный Сенюш Белендин с суковатой палкой и заплечным мешком. Девушки, нахохлясь, дремали на лавке. Старик же хоть и молчал, но его маленькие глазки покоя не знали. Они пытливо исследовали каждого спутника, потом перескочили на вершину горы, озаренную лучами невидимого солнца, проводили пролетевшую мимо автомашину.

— Ишь, как ладно поют, ага… — старик хитровато посмотрел на Игоря.

Не понимая, о чем идет речь, Игорь пожал плечами.

— Да ты что, оглох, уши-то ватой заложены? — старик кивнул на стоявшие за дорогой березы. Оттуда доносилось шумное щебетание птиц. — Эх вы, половины не замечаете того, что есть на свете. Как пни, живете… — Сенюш сердито постукивал палкой.

Девушки неожиданно захихикали.

«Сумасшедший этот Колькин отец», — Игорь беспокойно поглядывал на переулок, из которого, по его расчету, должна была выйти Клава. Вот показались двое. В зеленой косыночке, с чемоданчиком, конечно, Клава. Игорь устремился навстречу, но через несколько шагов остановился в нерешительности. А кто с ней? Наверное, мать? Ну, конечно, она, больше некому!

Игорь вернулся к лавке, сел. А Клава все ближе и ближе. Идет, как-то очень мило приподнимаясь на носках, точно вспорхнуть хочет. Ее смуглые щеки разрумянились, черные глаза блестели. Рядом с дочерью мать выглядела совсем невыгодно. Лицо и шея у нее были морщинистые и задубелые, как старый износившийся кожух.