Дороги в горах - [14]

— Ох, больше не могу… — Она села на лавочку и оттуда продолжала напутствовать: — Не гоните, а то все растрясете да побьете. Бидон с квасом, Валерий, возьми на руки. Блинчики и оладьи сразу отдайте, чтобы горячих поела. За Ленкой следите — там река.

— Мы ведь, мама, не маленькие. И едем не на год. Да… Давай, Миша.

Шофер, молодой, румяный до самых ушей, с черной полоской модных усиков, понимающе улыбнулся и нажал стартер.

Когда машина скрылась, Карповна посидела несколько минут, потом, опираясь на руки, поднялась, с охами и вздохами побрела во двор. Около крыльца мирно бродили куры. У порога, греясь на солнце, растянулся кот. В горнице посреди пола валялась с поднятыми руками впопыхах брошенная кукла. На стуле лежали Леночкины носки. Тихо и пусто в доме, тихо во дворе. Никто не гоняется за курами, они не кудахчут, не мяукает кот оттого, что его дергают за хвост, никто не топает по полу, не двигает стулья, не пристает с расспросами… Все это показалось непривычным. Карповна подсела к столу, подперла ладонью щеку и задумалась.

А машина тем временем выскочила за околицу села. С пригорка бросились навстречу ей березы, сосны, кедры. Они становятся все больше, бегут все быстрей, потом враз исчезают. А спереди набегают новые.

Валерий Сергеевич опустил в дверце стекло и повернулся к шоферу:

— Как, Миша, подготовился?

— Порядок, Валерий Сергеевич. Червей полная банка. Пшеницы напарил. Крючков запасных прихватил. Удилища на месте срежем. Это все для рыбы. А для себя взял одну штучку. Без нее рыбак не рыбак.

— Понятно… Теперь рыба, наверное, места себе не находит.

— Это уж определенно предчувствие имеет, — с деланной серьезностью согласился шофер. — Такая сила надвигается. Конечно, у них там полнейшая паника.

Валерий Сергеевич рассмеялся, потом смущенно попросил:

— Может, разрешишь? С поворота. Там глухо…

— Можно, — шофер по-прежнему смотрел вперед. — Дорога глухая. А потом, доверяю не кому-нибудь, а начальству.

Валерий Сергеевич вел машину с навыком, смело, но не лихо. Он вовремя убирал газ, переключал скорости, и машина, плавно покачиваясь, точно приседая, перебиралась на тихом ходу через трудное место, а затем с новой силой устремлялась вперед. Когда стрелка спидометра передвигалась за пятьдесят, лицо Хвоева будто каменело, но глаза становились задорными, даже по-мальчишески озорными.

— Хорошо! Вот так! — приговаривал он.

— Любите быструю езду… Я вот учился на курсах. Преподаватель у нас был. Пожилой, серьезный… Так он говорил: «Любой из вас садись за руль, а я рядом… За десять минут весь характер обрисую. За рулем человек становится вроде стеклянным, насквозь его видно». А у вас вот несоответствие получается. За рулем вы иной. В жизни-то спокойней.

— Знал бы ты, как я раньше на мотоцикле… Не ездил, а летал. Теперь не смогу. Постарел…

Машина обогнула болотце, сплошь заросшее кустарником, и остановилась. Открыв дверцу, Валерий Сергеевич смотрел на всадника, который спускался извилистой тропинкой. Мелкорослый конек со свободными поводьями, прежде чем шагнуть, осторожно выбирал место. В седле, опираясь о луку, сидела Марфа Сидоровна Арбаева в стареньком, выбеленном дождями и солнцем плаще. На дороге конь перешел на мелкую рысь.

— Марфа Сидоровна! — крикнул Валерий Сергеевич, вылезая из машины. — Спешите?

— Нельзя не спешить. Коню тоже не терпится избавиться от меня, — женщина улыбнулась обветренными губами, пожала протянутую Хвоевым руку. — Хлопот дома не оберешься. Дочку до экзаменов допустили, собрать надо.

— В сельскохозяйственный?..

— Ну да, на зоотехника… Давнишняя думка у нее. Сколько лет твердит…

— Будем ждать зоотехника!

— Э, Валерий Сергеевич, еще на воде вилами писано, что оно будет… Сумеет ли поступить? Девка-то старательная, охота, чтобы человеком стала. Мы-то дедовским умом живем, без знаньев на котят слепых похожи, бродим в потемках, на ощупь. Много ли толку от этого? А время теперь не то.

— Правильно, Марфа Сидоровна, — согласился Хвоев. — Только и опытом нельзя пренебрегать. Сколько лет в животноводстве?

— Счет потеряла… Да стой ты! — крикнула Марфа Сидоровна на коня, который, отражая осаждавших оводов, бил ногами и просил поводья. — Как себя помню, все время около коров.

— Ну вот, это немало значит. Да…

Марфа Сидоровна ослабила платок, концом его вытерла с лица пот.

— Парит… К дождю, что ли?

— Из Тюргуна едете? Как там? С телятником как?

— Все так же, как было. Видно, сгниет недостроенным. На диких плотниках обожглись, а своих нет. Кузин с ног сбивается. Бросил людей на сенокос, теперь вот овес подошел. Строительство тоже… Хоть на части разрывайся.

— А пшеница налилась? — спросил Хвоев.

— Неважно. Соломой на лес похожа, а колос пустой. Она вот тут, за сопкой. Если охота, сами поинтересуйтесь.

— Ладно. Не буду задерживать, Марфа Сидоровна.

Хвоев вернулся к машине и несколько секунд стоял, задумчиво глядя в одну точку.

— Садись, Миша, за руль. К сопке надо проехать, пшеницу посмотреть. Доберемся?

— Время… — шофер взглянул на часы.

— Успеем, рыба не уйдет.

Хвоев поднялся на пригорок, где среди травы и кустарника выделялась луковой зеленью небольшая круговина пшеницы. Высокий, грузный, в шелковой рубахе с закатанными рукавами, он тяжко отдувался и приподымал кепку, обнажая круглую голову.