Дороги любви - [50]

Домой Ветка в тот день не уехала. Позвонила матери и рассказала, что случилось. Та тоже разволновалась и решение дочери одобрила. Ни одна женщина не оставит своего ребенка без присмотра в таком состоянии, а Ветка для Катюни стала все равно что мать родная.

Она всю ночь провела в изоляторе рядом с девочкой. Лобик ей вытирала, когда та потела сильно, температура-то спадала, рубашечку поменяла, водички попить дала, когда девочка попросила. В общем, самой было не до сна. Но утром Катюня была уже молодцом. Поела кашки манной, а потом снова уснула. И Ветка отправилась на свою врачебную смену, попросив тетю Дусю почаще заглядывать в изолятор и не оставлять девочку надолго одну.

Как прошел этот рабочий день, Ветка затруднилась бы рассказать, если бы кто спросил. Но и он завершился наконец, хоть и показался непривычно долгим.

У Катюни к вечеру вновь поднялась температура, но уже не такая высокая. Татьяна Ивановна строго соблюдала все предписания сердитой докторши, и за девочку можно было не беспокоиться. А тетя Дуся, поглядев на то, во что превратилась Иветта Константиновна за один лишь день, решительно отправила ее домой отсыпаться. И клятвенно пообещала, что сама останется с девочкой на эту ночь.

Утром Ветка привезла полную сумку еды для больного ребенка – бабушка Лиза расстаралась, а здесь, в изоляторе, кормить Катюню отдельно было вполне возможно. И девочка потихоньку пошла на поправку. К ней приехал даже ее любимый Тимоша со своими голубыми ушками, что вызвало у девочки бурю радости и придало ей сил. А уже в субботу вечером и сама Катюня уехала домой, как она говорила, к бабушке Лизе. Ветка забрала ее на этот раз надолго. Может, на месяц, сказала она Татьяне Ивановне, а может, и больше. Ведь ребенок требует серьезного оздоровления. Медсестра вздохнула, но возражать не стала. Правила правилами, а жизнь есть жизнь. И лучше, чем дома у Иветты Константиновны, малышке Катюне не будет нигде.

9

Вечером, уложив ребенка спать, Ветка с матерью надолго засели на кухне. Они обсуждали очень серьезный вопрос, который откладывать дальше было уже некуда, – будущее Катюни, девочки, ставшей для них обеих родной.

– Ребенок не кукла, мама, – задумчиво говорила Ветка, – с ним нельзя поиграть и положить на место. И я чувствую себя иногда виноватой в том, что показала девочке другую жизнь, которой она была лишена. Ведь юридически я не имею никаких прав и даже забираю ее домой незаконно. Но по-другому не могу уже. Однако долго это продолжаться не может. Катюня растет, ей пять с половиной лет. Скоро и в школу, а там будет уже интернат, и придет конец моей власти. И что будет, мама, что тогда будет, скажи?

И Ветка расплакалась, горько, тяжело. Расстаться с девочкой ей было просто не под силу, особенно теперь, когда малышка в горячечном бреду назвала ее мамой.

– Я и сама часто думаю об этом, дочка, – откликнулась мать, когда рыдания стихли и Ветка могла уже ее услышать. – Сама прикипела душой к этому ребенку, ставшему мне как будто бы родным.

Она посмотрела на дочь внимательно и очень серьезно.

– Это называется просто: куда ни кинь, всюду клин, доченька моя, – проговорила она с сочувствием в голосе и во взгляде. – И остается тебе только одно, как мне кажется.

Ветка посмотрела вопросительно, а мать, будто в холодную воду прыгнула, сказала:

– Нечестный совет, признаю, дочка, но ты должна заставить Леонида жениться на тебе. Это единственный законный путь, другого нет, сама видишь.

Ветка покачала головой и задумалась.

– Я уж и сама об этом думала, мама, – призналась она, – но боюсь. Во-первых, не умею я воздействовать на мужчин, не получится у меня. А во-вторых, кому я нужна, старая дева. А Леонид – мужчина видный и жениться не собирается, сам мне говорил.

Она еще немного подумала.

– Нет, мама, ничего у меня не выйдет, это тупик.

– А ты попробуй, Веточка, напиши ему письмо, пусть подумает. Это ведь его дочь, он за нее в ответе. Должен же и он что-то решать.

Мать обняла Ветку и поцеловала в макушку.

– Попробуй, доченька. – И усмехнулась. – Чем черт не шутит, пока бог спит, говорят в народе. Рискни.

И Ветка засела писать Леониду письмо. Трудная это была работа, полночи на нее ушло, но она все-таки справилась.

Вначале рассказала, как Катюня заболела и напугала ее высокой температурой и бессознательным состоянием. Потом призналась, как пожилая врач-педиатр промывала ей мозги. И теперь вот она собралась промыть мозги ему.

«Вы отец, Леня, – писала она, – и Вы один по закону имеете право решать судьбу своей дочери. Я официально не могу сделать для нее ничего, как бы ни хотела. А Вы должны взяться наконец за ум и признать, что принятая Вами позиция – это проявление малодушия. Простите за правду, но я так считаю и понимаю. Вам легче вкалывать как ломовая лошадь на далеких стройках, чем принять на себя ответственность за собственного ребенка. А девочка растет, не за горами и школа, и тогда даже я не смогу сделать для нее ничего больше. Будет только интернат, холодное официальное заведение, где никто не подарит ей ни тепла, ни заботы. Я считаю, что Вам пора возвращаться, Леня, и создать для дочери нормальную жизнь. И надо жениться, как бы это ни противоречило Вашим желаниям. Девочка не может расти без матери. А мачехи – они ведь тоже разные бывают. И то, что Вам не повезло, еще не значит, что по-другому не случается.