Дороги любви - [52]

А взрослые были заняты сложным процессом превращения Ветки из закоренелой старой девы в молодую, полную жизни женщину, познавшую наконец все тонкости отношений между людьми в браке. И ей это очень понравилось, надо признать. Леонид был с ней терпелив, ласков и очень нежен. Ему самому стало казаться, что он всю свою жизнь только и мечтал о такой вот женщине, а все, что осталось позади, было сплошной чередой ошибок. Но ошибки можно исправить, и мужчина старался вовсю.

Довольно скоро, что вполне естественно, Ветка забеременела. С этим она справилась нормально. И когда Катюне пришло время отправляться в первый класс, Ветка родила ей братика. Малыш забирал много сил и времени у молодой матери, однако, к ее собственному удивлению, не смог погасить в ее сердце любовь к приемной дочери. Она продолжала любить девочку, как и раньше, и по-прежнему испытывала к ней материнские чувства, воспринимая ее как родную дочь. Судьба их свела, казалось бы, случайно, но связала крепко. И эта связь выдержала испытание временем, самое надежное из всех испытаний.

Легкокрылый адмирал

1

Алина была не совсем обычной женщиной, не похожей на тех, кто окружал ее в доме, где она выросла, и на работе, где приходилось проводить так много времени. Странная она, говорили некоторые, те, кто не умеет видеть сущности вещей и обладает запасом слов на уровне Эллочки-людоедки. Не от мира сего, презрительно бросали современные бизнес-леди, прагматичные и расчетливые, сразу прощелкивающие в уме все выгоды и риски каждого шага, как будто у них в мозгу намертво вставлен калькулятор, мимо которого и мышь не проскочит. А соседка по лестничной клетке в затрапезной пятиэтажке в спальном районе, та просто из себя выходила и бурчала:

– И что за баба, не пойму. Ну сущая бабочка. Все порхает, порхает в своем платьице с разлетающейся юбочкой, а у самой уже пенсия на носу. Пора бы и остепениться.

Говоря по правде, соседка просто недолюбливала Алину, скорее всего, за ее легкий характер – и все-то ей хорошо, все ее устраивает. Нет чтобы посудачить с ними на лавочке, проклиная тех, кто сидит наверху, все равно кого и за что, – так ведь делают многие, хотя толку от этого, конечно, мало, но зато на душе спокойней становится и сам себя уважать начинаешь, – а эта бабочка все порхает. Может, с ней нечисто? Ведь считали же наши предки, что все ведьмы после смерти становятся бабочками, а они не дураки были, все примечали, все понимали. И надо бы присмотреться к этой бабенке повнимательней. Кстати, недавно по телевизору в какой-то передаче заумной говорили, что все бабочки близорукие, то есть, надо понимать, плохо видят. Вот и соседка ее в очках ходит. Что там у этой бабенки на самом деле со зрением, ей, конечно, не понять, а хоть и спросит, то все равно ясней не станет. Слова-то все такие заумные, и Алина ими так и щеголяет, поскольку в оптике теперь работает и сильно из-за этого воображает, как на взгляд окружающих. Но присмотреться не грех, да и прислушаться тоже, за стенкой ведь живет, а слышимость в их доме, слава богу, нормальная. Если проявить внимание и усердие, все про соседей со всех сторон, и сверху, и снизу, знать будешь. Замечательно. Правда, тогда придется отрываться от милого сердцу телевизора, а он, любезный друг, душу греет. И искать-то ничего не надо, и напрягать свои умственные способности ни к чему – все расскажет, растолкует и разжует. А то что врачи да ученые говорят, будто сидеть перед ним вечера напролет вредно, так это они от зависти. Сами-то не могут, вот и другим норовят удовольствие испортить.

Но в отношении Алины неправыми оказались все. Просто она была романтической натурой, с детства такой уродилась. Однако в отличие от многих других с возрастом романтики в душе не растеряла, как бы жизнь ее ни била.

А досталось ей от жизни под самую завязку. Первой ее проблемой была чрезмерно авторитарная мать, командующая послушной дочерью и мягкотелым мужем, как придирчивый сержант новичками-первогодками. И строго по приказу, извольте! Шаг вправо, шаг влево – расстрел. Женщина хотела воспитать простую безответную труженицу, хорошую помощницу себе, а потом, в далеком будущем, послушную жену мужчине, который должен будет всю жизнь теще в ножки кланяться, что такую удобную спутницу жизни для него вырастила. А признаки незнакомого ей и даже враждебного романтизма (само слово было ей неведомо, она называла это просто дурью) намеревалась твердой рукой выкорчевать раз и навсегда, как сорняки на их кооперативном огороде. Причем сама она была полярно далека от видящегося ей образа. Да, трудолюбива, да, хорошая хозяйка, но об удобстве для мужа речь не шла никогда. Нет! Ее семья – это ее гарнизон, где слово командира – закон. И она командовала им в свое удовольствие.

Но дочь все-таки огорчала ее. Она была послушна, аккуратна, охотно училась вести домашнее хозяйство. Но при этом у нее были странные желания. То ей хотелось рисовать, то что-то сочинять, то – подумать только! – заняться фотографией. Глупости какие! Шить, вязать, готовить – вот достойные занятия для женщины, вдалбливала мать дочери. Та послушно брала в руки иголку и спицы, но мечтательное выражение не уходило с ее лица. И она по-прежнему часами могла наблюдать за плывущими по небу облаками, так причудливо меняющими форму, за возней птиц на ветках дерева под окном, а уж от созерцания бабочек ее было просто не оторвать. И что ты станешь делать с такой непослушницей? Мать усиливала словесное давление, но от рукоприкладства, к счастью, воздерживалась.