Дорогая, я дома - [33]

– Молодой человек, – произнес он наконец, – молодой человек, вы к Луках?

– К Луках! – Я остановился. Конечно, откуда ему помнить всех по именам, жлобине.

– Госпожа Луках у меня, – Фельдерман смотрел на меня как-то жалко и почему-то тер одну руку о другую. – Мы как раз обсуждаем очень важную тему. Зайдите, – быстрым движением указал он в сторону двери, – нам надо поговорить.

И пока я соображал, он просто взял меня под руку, втолкнул к себе в квартиру и захлопнул дверь.

В его прихожей было полутемно – встроенные в стены лампы светили тускло, как в баре. У входа стоял старинный круглый столик на тонких ножках и такой же старинный стул, на столике была тарелка с виноградом и яблоками. Еще на стенах висели старинные портреты, небольшие, в простых черных рамах, а лепной потолок был темный, будто закопченный. Длинная прихожая заканчивалась тупиком, коридор уходил резко вправо – и там, из-за этого уже совсем темного поворота, был виден мерцающий свет: то ли много свечек, то ли вообще целый костер – и огненные отблески дергались и метались, словно от ветра.

– Сюда, садитесь, – хлопотал Фельдерман. Я сел, а он куда-то убежал. Судя по тому, как долго он шел, коридор был очень длинный. Еще бы – на Жандармской площади квартиры квадратов по двести, не меньше. Но вообще, я практически сразу понял, что Беттина не здесь, хоть они и соседи. Я поглядел на конверт, на тарелку с виноградом. Тарелка тоже казалась старинной – фарфор с рисунком по краю, рисунок вроде греческого, но сплетенные линии очень напоминали свастики, связанные между собой.

«Херня, греческий узор», – думал я, но ребята на портретах – они были чистые нацисты, а когда пододвинул на тарелке яблоко, я увидел на ней орла и край самой натуральной свастики. Так бывает в фильмах – когда герой открывает дверь в подвал в своем пригородном доме, а там, в подвале, – подземное царство. Долбаная черная курица и подземные жители. «Ё-мое, ведь он же еврей!» – подумал я и тут услышал шаги.

Но шел не он – цокали каблуки, и я сначала решил, что это все-таки Беттина. Всего на одну секунду – потому что Беттина, конечно, ходила на каблуках, но она грохотала своими тяжелыми копытами, как слон. Тут шли легкие длинные ноги, ноги молодой женщины. Скоро она появилась из-за поворота – сначала колено, потом вся нога в черном кожаном сапоге на длинной стальной шпильке. Сапог был высокий, почти до колена, но носка и пятки у него не было – были прорези, как в босоножках, и спереди можно было видеть ногти с черным лаком. Потом появилась она вся, в черном платье, и талия у нее была неестественно тонкая, будто стянутая, а грудь очень высокая. Рыжие волосы уложены в высокую прическу, лицо очень белое, как напудренное, и бесконечно длинные ресницы, через которые смотрели зеленые кошачьи глаза – из-под полуприкрытых век, высокомерно и как будто оценивающе. Но я все равно ее узнал – это была та русская. Самое жуткое было в ее руках: в длинных пальцах она держала тонкий, похожий на огромную черную иглу хлыст. За спиной у нее метался свет, и вся картина выглядела совершенно нереально. За ее спиной послышались шаги, и голос лысого спросил: «Ну что, подходит?»

– Нет, не подходит! – ответила она, и по акценту я понял, что точно: она.

Она снова посмотрела на меня и, конечно, узнала, но виду не подала. Просто развернулась и ушла.

– Молодой человек, мне очень жаль, – забормотал Фельдерман. А мне что? Я вышел, но к Беттине мне уже не хотелось, и конверт я просто вернул Надману.

* * *

Через несколько дней она позвонила как ни в чем не бывало, эта русская. Был уже конец рабочего дня, мы с Максом считали секунды до закрытия линии. Она позвонила на мобильный, которые нас заставляют выключать, но я не выключаю – фиг ли мне?

– Привет, – голос был бодрый, язык слегка заплетался. Она любила пить вино, делала это с удовольствием. – Что делаешь?

– Работаю, – ответил я, и Макс за соседним столом усмехнулся.

– Молодец! – сказала она. – И долго тебе еще? Мы с подругой пошли на вечеринку, вроде ваша компания спонсор. В «Феликсе». Может, подойдешь к нам?

– Может, подойду, – ответил я. Обрадовался, с одной стороны, потому что не знал, куда в этот вечер деться. А с другой – получалось неудобно, потому что денег у меня не было. Но еще оставался шанс передумать.

На всякий случай я взял у секретарши приглашение на вечеринку. В тяжелые времена их давали сотрудникам, а так в «Феликс» попасть нелегко…

Бумаги, которые надо было обработать, сдвинул в сторону и стал смотреть на часы. Часы у меня, кстати, нефиговые – Breitling, здоровенные и дорогие. Ну то есть, между нами, куплены они у китайцев за 50 евро, но выглядят ого-го – девчонкам нравится. И вот пока я смотрел, как ползет секундная стрелка, мимо проходили начальники смены, «контролеры качества» – крысы, которые слушают наши звонки. Начали подтягиваться «ночники» – те, кто закрывал линию в 12. Вот выбрался из кабинета Надман, оглянулся и выбежал вон. Макс вернулся из курилки, подошел, постоял рядом. Сказал: «Арно, скоро я уйду отсюда», – и сел за свой комп.

Я промолчал, не стал уточнять. Потом прошла наконец начальница смены, – тупая дура с писклявым голосом, которую за глаза называли «мышью». Подождал, пока хлопнет дверь, заработает лифт – и тоже сорвался к выходу.