Дорогая мамочка. Война во Вьетнаме глазами снайпера - [61]

— Стреляй — сказал он.

Мне не нужно было смотреть в бинокль, чтобы понять, что это молодая женщина с маленьким ребенком. Я было подумал, что я что-то пропустил. Я посмотрел через прицел, и убедился, что это была женщина лет двадцати, с младенцем, которого она крепко сжимала обеими руками, бежавшая из ада, который несколько минут назад был ее домом. Я был поражен тем, что она пережила налет авиации.

— Это женщина с ребенком, — ответил я ему.

— Стреляй! — потребовал он более настойчиво.

Я посмотрел ему в глаза и понял, что он это говорит на полном серьезе. Мое разочарование этой ротой и этим командиром оказалось слишком велико. Я ткнул винтовкой прямо перед его лицом и заявил:

— Если хочешь, чтобы они умерли, стреляй сам.

— Это прямой приказ, морпех!

Без комментариев я повернулся к Рону и сказал готовиться к вылету на следующей «птичке». Мы отошли от роты, чтобы расположиться отдельно, тогда как капитан что-то продолжал орать о военном трибунале, гауптвахте и тому подобном.

Официально мы с Роном больше не были приданы роте, и когда мы сидели в ожидании «птички», мы были готовы стрелять в любого, кто попытался бы нас остановить. Час спустя подсел вертолет, и мы побежали к нему, как вдруг увидели спрыгнувшего командира нашего отделения. Он спросил, куда мы собрались, и одновременно мы спросили его, что он тут делает.

Разговаривая, мы запрыгивали на борт — вертолеты в «Аризоне» не задерживались. Дейв Микс сообщил Рону и мне, что мы отправляемся в снайперскую школу в Дананг. Когда мы взлетели, я рассказал ему, что произошло. В ответ он только кивнул.

Как только мы приземлились, я отправился к шкиперу, и он молча выслушал мою историю. Когда я закончил, он наклонился вперед, и хитрая усмешка появилась у него на губах.

— А вот хер когда они получат другого снайпера!

Так и случилось.

В ту ночь мне впервые приснился кошмарный сон, который преследовал меня все время, пока я был на войне. Мне приснилось, что глубокой ночью на базу проник подрывник и задушил меня гарротой. Каждый раз мне снился один и тот же сон, и каждый раз я просыпался в холодном поту, с дико колотящимся сердцем.

Когда мы с Роном отправились в Дананг на переквалификацию, выиграть зажигалку за первое место уже не входило в мои планы. Мне хотелось на некоторое время выбраться из джунглей, да и у Рона уже проявлялись признаки боевой усталости.

Я хорошо знал Дананг, и между всеми этими занятиями мы собирались хорошенько зажечь. Я знал одно место, откуда можно выскользнуть из базы в местный бордель к шлюшкам и вернуться обратно, не будучи застреленным. Мы могли также отправиться на местную авиабазу и добыть лучшую жратву в американских вооруженных силах.

Там также находился «Холм свободы» с огромным военторгом. Крепкий алкоголь там могли покупать военнослужащие в звании не ниже штаб-сержанта, но если у главного входа начинал маячить ланс-капрал в полевой форме, то какой-то «штабной» — ганни или кто-то еще в достаточно высоком звании — мог остановиться и спросить, что ему нужно. Я воспользовался этим на второй день, когда ко мне подошел майор и спросил, чего я хочу. Старший офицер просто так этого не сделал бы, и я опасался, что это какая-то ловушка.

— Э, водка, сэр? — запнулся я и потянулся в карман за деньгами.

— Ай, забери свои деньги, — ответил он и открыл дверь. Вскоре майор вернулся и вручил мне пакет с двумя литрами водки крепостью в 100 пруфов.

— Держись подальше от неприятностей, морпех, — произнес он и ушел. Он дал мне достаточно выпивки, чтобы той же ночью все шесть снайперов в школе набухались в хлам.

Существовал один шанс на миллион, что в то же время в школе окажется Уолтерс. Дорогой Уолтерс. О, какие трюки он, вместе со мной и Поузи проделывал в этом мире. Мы втроем были очень дружны, настолько, насколько только могут быть дружны три человека. Всего шесть месяцев войны, и один из нас уже тяжело ранен. Когда мы разговаривали о Поузи, то всегда вспоминали те сумасшедшие вещи, которые мы устраивали все вместе в Штатах. Никто из нас не решался говорить об этом, но мы знали, что шансы на то, что кого-то из нас убьют или ранят до конца срока службы, с каждым днем увеличиваются.

Если у кого-то и был характер похуже, чем у меня, так это у Уолтерса. За пару дней до окончания школы мы накачивались алкоголем в солдатском клубе. На обратном пути к своим палаткам, по какой-то неизвестной мне причине, он прошел через палатку, полную «ворчунов». Кто-то что-то сказал, и завязалась драка. На следующее утро Уолтерс предстал перед офицерским собранием (предварительное слушание дисциплинарного дела перед комиссией, которое могло привести к военному трибуналу). Каждый снайпер был вызван в ротную канцелярию и расспрошен о подробностях инцидента.

Поскольку один из морпехов был черным, существовали опасения по поводу того, что конфликт возник на расовой почве. Я знал Брюса лучше всех и поэтому на допрос дернули меня первого. Майор, начальник стрельбища, знал, что снайперами трудно управлять, но «ворчуны» были разозлены, и он вынужден был хотя бы для вида показывать, что делу дан ход. Он спросил меня, что я знаю об этом.