Дорогая мамочка. Война во Вьетнаме глазами снайпера - [58]

На следующий день мы покинули наше расположение с небольшим взводом (от двадцати до тридцати человек) для проведения планового патрулирования. Муссоны значительно ограничивали видимость ночью и в предрассветные часы, поэтому мы в основном ограничивались дневными патрулями.

Накануне днем прошел дождь, и сейчас было особенно жарко и влажно. Патрулирование оказалось долгим и будничным, не отмеченным никакими событиями, и когда мы на обратном пути находились в трех «кликах» от расположения роты, лейтенант объявил десятиминутный привал на небольшом пригорке размером около тридцати ярдов. Я даже еще не нашел себе места, где пристроится, как вдруг один из «ворчунов» наступил на ловушку, сооруженную из минометной мины. Его правую ногу оторвало по колено, левая нога держалась только на лоскутах кожи и сухожилий, а живот, руки и подбородок получили множественные осколочные ранения. Я видел, как люди умирали и с меньшими ранами, однако этот парень упорно сражался за свою жизнь. Там не было никакой тени, и лучшее, что мы могли придумать — это положить на глаза раненого мою полевую панаму, чтобы уберечь от палящего солнца.

Лейтенант бросился ко мне с усталым выражением лица, в его глазах была боль. Медицинская эвакуация на пути к нам, но в тысяче ярдов отсюда замечено передвижение противника, которое могло бы отрезать нас от роты.

— Ты можешь их задержать, пока сюда не доберется санитарная «птичка» и улетит обратно? — спросил он.

— Черт возьми, конечно! — ответил я, точно зная, что здесь нет никакой нормальной огневой позиции, и мне придется стрелять стоя. Попасть в движущуюся мишень на одной тысяче ярдов — нетривиальная задача даже при стрельбе лежа с упора, но стоя?

Рон посмотрел в бинокль и определил, что силы численностью около взвода передвигаются вдоль опужки леса на дистанции примерно в тысячу ярдов.

— Откуда ты собираешься стрелять? — спросил он.

— С тебя! — ответил я. Я приказал ему прикрыть уши и стоять настолько неподвижно, как только можно, и положил винтовку на его правое плечо. Установив прицел на тысячу ярдов, я взял поправку еще чуть вверх и — промахнулся. Взяв прицел еще чуть выше, я попал в одного. Они шли передо мной цепью, и я успел завалить пулеметчика, прежде чем остальные укрылись. Когда они снова попытались двинуться, я срезал человека, переносившего минометный ствол. Мне удалось рассеять их подразделение, и они пытались перегруппироваться.

Попытались дернуться еще четыре человека, которых я тоже уложил. По нам выстрелили несколькими трассерами, которые прошли довольно близко. Они были в отчаянии и пытались выбраться из положения, в котором оказались, но я поклялся себе, что они никуда не уйдут. После пятнадцати выстрелов с винтовки, тепловые волны, поднимающиеся от ствола, превратили картинку в прицеле в подобие изображения сквозь стакан с водой. Не знаю, как Рон стоял, — дульный срез находился всего в нескольких дюймах от его головы. Должно быть, каждый выстрел был для него сродни удара молотом.

Послышался чей-то крик:

— Вертолет!

Пока санитарная «птичка» садилась, я успел выстрелить еще несколько раз, глядя поверх прицела — тепловые волны сделали его бесполезным. После того, как вертолет улетел, в дело вступили наши минометы и тяжелая артиллерия, и я плюхнулся на землю, вытер пот с глаз и подобрал гильзы. Рон ходил кругами, тряся головой, пытаясь отойти от шока, которому я его подверг.

Ко мне подошел лейтенант, протянул мне мою панаму и просто сказал:

— Спасибо.

— За что? — переспросил я. Он ответил, что по «птичке» противник не сделал ни единого выстрела.

— Он еще жив? — задал я вопрос.

— Да. Дай мне свой формуляр, я подпишу его прямо сейчас. К нам идет третий взвод, потом мы проверим эту опушку.

Когда мы зачистили опушку, среди семнадцати тел, которые там были, я нашел шесть своих, а остальные погибли от артиллерийского огня. «Чарли» только что потеряли половину взвода, и пока я заполнял свой килл-лист, из моей головы никак не шел вид изуродованного морпеха. Меня это поразило, — ведь через это место прошли и мы с Роном, и еще несколько ребят, но именно этот парень наступил на эту ловушку. Почему, вашу мать?

В ночь на шестое число, после трехдневного затишья в связи со смертью Хо Ши Мина, мы пережили мощную атаку. Буквально за несколько минут после первого выстрела, весь периметр озарился красными сигнальными ракетами. Мы оказались как в тюрьме, окруженные со всех сторон. Нет ничего страшнее, чем вражеские войска, идущие на прорыв периметра, особенно ночью. Где бы ты не оказался в это время, тебе лучше оставаться на месте. Стандартный порядок действий требовал, чтобы огонь открывался по всему, что двигалось, и совершенно не важно, был ли это гук или испуганный морпех.

Мы с Роном сидели спина к спине в нашей «лисьей норе»[69], внимательно осматривая каждый свою сторону и пытаясь понять, какого черта тут вообще происходит. На базе стреляла каждая винтовка и каждый миномет. Вдруг два сильных взрыва потрясли нас. Один оказался настолько близко, что земля вокруг нас, казалось, перевернулась и мы треснулись о стенки окопа — вьетнамскому подрывнику удалось бросить свою сумку с подрывным зарядом на расстояние менее десяти футов от нас. Нас попросту контузило. Ремень моей винтовки был продет через мою руку, но вместо того, чтобы слететь с нее, винтовка отлетела назад, и ударила меня стволом по лицу, но я не понял, что у меня из носа идет кровь. Голова ходила ходуном, и последующие несколько минут я был как в тумане. Рон был точно в таком же состоянии. Мы почти не слышали друг друга, но все-таки пытались донести, что пока еще живы.