Дорогая мамочка. Война во Вьетнаме глазами снайпера - [55]

Я посмотрел на часы. Было почти 10.00. Вспомнив о Ли, я вывалил свой рюкзак на койку, схватил винтовку и направился в полевой госпиталь.

Это была двухмильная прогулка к деревне Ан-Хоа, а я слишком устал, чтобы нести боеприпасы или оружие. Медицинские принадлежности весили легче, и один из санитаров, которого я знал в больнице, очень хорошо меня упаковал ими. В мой рюкзак он сложил кучу бинтов, антисептиков, хинина и других предметов. В медпункте было так здорово и тихо, что я так и лег бы там на один из столов (операционных столов) и просто поспал, однако если я хотел застать Ли до того, как я вернусь в джунгли, мне стоило поторопиться.

Мы не должны были посещать деревню в одиночку или без разрешения, но я часто так делал. В начале своей службы во Вьетнаме я обнаружил, что у меня есть пропуск в любые места — моя снайперская винтовка. Она позволяла мне добираться до Дананга в течение двадцати четырех часов без всяких приказов или проходить через контрольно-пропускной пункт в Ан-Хоа без всяких пропусков. Когда со мной была моя винтовка, никто никогда не спрашивал меня, куда я иду.

Я пропустил утренний конвой, поэтому мне пришлось переться по жаре и по пыли до первого поста местной самообороны. Там я спросил, где находится Ли. Из-за моего плохого вьетнамского и их ужаснейшего английского, они взяли палку и начертили в пыли бункер на противоположной стороне деревни. Я оставил им кое-что из своего рюкзака и медленно пошел через деревню.

Мне всегда нравился образ, звуки и запахи жителей Вьетнама во время их повседневной жизни. В деревне парень мог купить все — от бананового пива (оно варилось из местного сорта маленьких, сладких бананов) и фруктового мороженного до опиума и девятилетней сестры кого-то из детей. Я знал, какие магазины были безопасны для «Джи-Ай», и получал удовольствие от посещения открытого рынка. И хотя Ли сделал такие визиты максимально безопасными, я всегда оставался уязвим для убийства со стороны вьетконговцев. Тем не менее, я чувствовал себя спокойно.

Слух о том, что я в деревне, быстро распространился, и вскоре я оказался в окружении детворы. В тот день у меня не было для них жевательной резинки или конфет. Они были очень настойчивы, и я словил себя на мысли, что они обчистят меня в мгновение ока. Вдруг хлопок в ладоши и окрик заставили их разбежаться.

Я увидел одну из самых красивых женщин, с которой когда-либо встречался. Будучи выше, чем средняя вьетнамская женщина, она обладала утонченными, прекрасными чертами, характерными для детей из смешанных французско-вьетнамских семей. Прежде чем я смог поблагодарить ее, она спряталась за своим зонтом и пошла прочь. Эта короткая встреча оказала на меня неизгладимое впечатление. Я много раз был в деревне и не мог понять, почему я ее раньше не видел.

Я поспешил найти Ли прежде, чем у детей появится возможность собраться вновь. Он уже шел поприветствовать меня своим обычным жестом, протягивая руки, и приговаривая: «Ах, Джо, Джо, Джо». Мы всегда обнимались, радуясь, что мы оба все еще живы. Я успел как раз к обеду вместе ополченцами и при малейшей возможности ел с людьми. Мало того, что это было вкусно, это еще была и прекрасная возможность немножко отдохнуть от нашей столовской стряпни и сухих пайков.

Я попросил Ли взять пончо и расстелить его на земле. Когда он вернулся, я высыпал по центру содержимое своего рюкзака. Ли просто кивнул — для него это была высшая степень благодарности.

Мне потребовались недели, прежде чем я овладел способом сидеть по-вьетнамски — низко присесть на корточки, подвесив задницу над землей и оба колена приставить к грудной клетке.

Мы с Ли присели на корточки и начали разговаривать, когда местный ополченец принес мне мелкую пиалу с рисовой водкой. Я вспомнил о своей первой трапезе с ополченцами и о своем знакомстве с этой водкой крепостью в 190 пруфов[67]. Тогда мне дали пиалу, подобную той, которую я держал, и походу с водой. «Отлично, — подумал я в тот момент, — у меня в горле просто пересохло». Я сделал большой глоток и сразу же начал задыхаться. Все засмеялись, а Ли положил мне руку на плечо и сказал:

— Медленно.

Он был прав. Когда я отхлебнул водку, меня окутало теплое, успокаивающее чувство. Затем появилась миска с рисом и овощами и мясо. Это было вкусно, но я не мог понять, что это за мясо, оно очень отличалось от того, что я пробовал раньше. Я держал кусок мяса палочками для еды, и повернулся к солдату рядом со мной.

— Ко-ко-ко? — спросил я, имитируя курицу.

— Гав-гав-гав, — ответил он. Была ли это собачатина или нет, но это было вкусно, и я был рад, что это не кошка или обезьяна.

То же самое знакомое, теплое чувство вновь расслабило сейчас мой уставший ум и тело. Пока мы ели, я спросил Ли о женщине, которую я видел в деревне. Он ответил, что ее зовут Энн Бай, и поскольку она не была чистокровной вьетнамкой, она была изгоем. Она была замужем за лейтенантом АРВН, которого убили год назад, и сейчас вполне неплохо жила за счет государственной пенсии.

— Такая красота — произнес я, — очень ценится в моей стране. Ты можешь устроить мне встречу с ней?