Дорога в Вудбери - [11]

Джош Ли Хэмилтон всегда был добродушен – даже чересчур. Он позволял гораздо более слабым мальчишкам дразнить себя. В разговор со всеми взрослыми он вставлял «да, сэр» или «да, мэм». Он просто не любил драться. Поэтому-то в середине восьмидесятых его футбольная карьера и сошла на нет. Как раз в то время заболела его мать Рэйлен. Доктора сказали, что у нее эритематозная волчанка, и болезнь была не смертельной, но для Рэйлен стала смертным приговором: поразив кожу, она принесла в ее жизнь непрекращаюшуюся боль и в итоге почти парализовала бедную женщину. Джош взвалил на свои плечи заботы о матери, а его сестры покинули родной дом, несчастливо вышли замуж и уехали из штата, оказавшись в итоге на бесперспективных работах. Джош готовил, убирался и хорошо ухаживал за матерью, и через несколько лет он так поднаторел в готовке, что смог устроиться поваром в ресторан.

У него был природный талант к кулинарии, особенно к приготовлению мяса, и он продвигался по службе на кухнях стейк-хаусов Южной Каролины и Джорджии. К началу двухтысячных он стал одним из самых востребованных шеф-поваров на Юго-Востоке и руководил крупными командами су-шефов, обслуживал роскошные мероприятия и даже удостоился публикации своей фотографии в журнале «Дома и жизненные уклады Атланты». И при этом он руководил своими кухнями по-доброму – а это было редкостью в ресторанном мире.

И теперь, среди этих ежедневных ужасов, томимый неразделенной любовью, Джош мечтал приготовить что-нибудь особенное для Лилли.

Но до этого момента они питались исключительно консервированными горохом и ветчиной, сухими хлопьями и молоком – ничто из этого не могло стать подходящим фоном для романтического ужина или для объяснения в любви. Все мясо и свежие продукты в округе много недель назад ушли на прокорм червям. Но Джош надеялся на кролика или дикого кабана, которые, быть может, скитались по окрестным лесам. Он бы приготовил рагу или потушил бы мясо с диким луком, розмарином и тем пино-нуар, которое Боб Стуки раздобыл в заброшенном винном магазине. Джош бы подал мясо с приправленной зеленью кукурузной кашей и добавил бы еще что-нибудь. Дамочки из палаточного лагеря делали свечи из сала, которое они нашли в кормушке для птиц. Было бы неплохо. Свечи, вино, может, еще припущенная груша на десерт – и Джош был бы готов. В садах все еще валялись перезревшие плоды. Может, к свинине он подал бы яблочную чатни. Да. Точно. И тогда Джош устроил бы ужин для Лилли и сказал бы ей, что он чувствует, как хочет быть с ней, защищать ее и быть ее мужчиной.

– Я знаю, куда ты клонишь, Лилли, – наконец сказал ей Джош, стряхнув пепел со своей сигары на камень. – И я хочу, чтобы ты поняла две вещи. Во-первых, в том, что ты сделала, нет ничего постыдного.

Она опустила взгляд.

– Ты имеешь в виду, в том, что я сбежала, поджав хвост, когда на тебя напали?

– Послушай. На твоем месте я бы поступил точно так же.

– Брехня, Джош! Я даже не…

– Дай мне договорить. – Он погасил сигару. – Во-вторых, я хотел, чтобы ты убежала. Ты меня не слышала. Я орал, чтобы ты убиралась оттуда к черту. Смысла не было – до второго молотка было не дотянуться, мы бы оба завязли с этими тварями. Понимаешь, о чем я? Тебе не стоит стыдиться того, что ты сделала.

Лилли вздохнула, по-прежнему не поднимая глаз. По ее носу скатилась слеза.

– Джош, я очень ценю то, что ты пытаешься…

– Мы команда, так? – Он наклонился, чтобы видеть ее красивое лицо. – Так?

Она кивнула.

– Мы неразлучны, верно?

– Верно, – снова кивнула Лилли.

– Мы как хорошо смазанный механизм.

– Ага. – Она вытерла слезы тыльной стороной ладони. – Ладно.

– Давай все так и оставим. – Джош протянул ей свою влажную бандану. – Идет?

Она взглянула на бандану у себя на коленях, взяла ее, посмотрела на Джоша и выдавила из себя улыбку.

– Боже, Джош, да эта штука просто отвратительна!

Три дня палаточный городок вообще не подвергался атакам, спокойствие омрачило только несколько мелких инцидентов. Однажды утром группа детей наткнулась на подрагивавшее тело, валявшееся в придорожной канаве. Его серое, изъеденное червями лицо было обращено к верхушкам деревьев в бесконечной агонии, из горла раздавался хрип. Выглядело тело так, словно недавно встретилось с механической жатвенной машиной: там, где когда-то были руки и ноги, теперь торчали лишь неровные обрубки. Никто не мог понять, как это лишенное конечностей туловище оказалось здесь. Чад добил его единственным ударом топорика в прогнившую носовую кость. В другой раз, зайдя в общественный туалет, чтобы испражниться после обеда, один из престарелых обитателей лагеря вдруг с ужасом понял, что грешным делом справил большую нужду прямо на зомби. Ходячий как-то умудрился застрять в выгребной яме. Один из молодых мужчин без труда убил его одним ударом ручного бура.

Но эти события были друг с другом не связаны, и половина недели прошла без происшествий.

Передышка дала жителям лагеря время на то, чтобы организовать свой быт, закончить возведение последних убежищ, уложить припасы, изучить близлежащую территорию, привыкнуть к новому укладу жизни и сформировать группировки, коалиции и иерархии. Семьи – их было десять, – казалось, имели больше веса при принятии решений, чем одиночки. Какая-то солидность из-за того, что на их карту было поставлено больше, обязанность защищать детей, может, даже символизм, вкладываемый в воспитание семян будущего, – все это добавляло им некоторого негласного авторитета.