Дорога в тысячу ли - [113]

— Он родился в этой стране, и сегодня он должен был сдавать отпечатки пальцев, в свой день рождения, как будто он преступник. Он просто ребенок. Он ничего не делал дурного.

— Мы все преступники. Лжецы, воры, шлюхи — вот кто мы.

— Откуда такая злость?

— Я единственная, кто до сих пор разговаривает с тобой.

— Я сказала, что мне очень жаль. — Ецуко пыталась говорить тихо, но официантки слышали все, и вдруг ей стало наплевать.

— Я записала тебя к врачу.

Хана подняла глаза.

— Послезавтра мы решим твою проблему. — Ецуко посмотрела прямо на бледное сердитое лицо дочери. — Ты не должна сейчас становиться матерью. Ты не представляешь, как тяжело иметь детей.

Губы Ханы дрогнули, она закрыла лицо руками и заплакала. Ецуко положила ладонь на голову дочери. Она так давно не касалась атласных волос Ханы.

Когда Ецуко жила в тесном доме на Хоккайдо с протекающей крышей и крошечной кухней, работа ее поддерживала. Ецуко вспомнила, как сыновья поедали креветок, поджаренных ею на ужин. Даже в середине июля она стояла перед горячей чашкой темпуры, бросая очищенные креветки в пузырящееся арахисовое масло, потому что для ее сыновей мамины креветки были любимым лакомством. И она вспомнила, как любила расчесывать вымытые волосы Ханы, щеки которой раскраснелись от горячего пара.

— Я знаю, что ты не хотела нас. Братья сказали мне, и я говорила им, что они неправы, хотя сама знаю, что правы. Я цеплялась за тебя, потому что не собиралась позволить тебе вот так просто бросить нас. Как ты можешь говорить мне, как трудно иметь детей? Ты даже не пыталась стать матерью.

Ецуко молчала. Ее дети думали, что она монстр.

Она вспомнила все письма, подарки и деньги, которые она отправляла им и которые мальчики возвращали. Хана единственная, кто говорил с ней по телефону. Ецуко хотела оправдаться — напомнить о своих многочисленных попытках… Наверное, она не была хорошей матерью, но пыталась, и это всегда казалось ей важным.

— Но я не вышла замуж за Мосасу. Я даже не живу с ним. Так что я не хуже тебя и твоих братьев.

Хана наклонила голову и вдруг засмеялась.

— Должна ли я поблагодарить тебя за эту великую жертву? Так ты не вышла замуж за корейского гангстера, и я должна поздравить тебя с этим? Ты не вышла за него замуж, потому что не хотела страдать. Ты самый эгоистичный человек, которого я знаю. Ты спишь с ним и берешь у него деньги, чтобы содержать это необычное место и чувствовать себя свободной. Ты сделала это не для меня или моих братьев. — Хана вытерла лицо рукавом. — Ты покинула Хоккайдо, чтобы спрятаться в большом городе. Ты ушла, потому что боялась, и ты спала со всеми этими людьми, потому что боялась стареть. Ты слабая и жалкая. Не говори мне о жертвах, потому что я не верю в это дерьмо.

Хана снова заплакала.

Ецуко села. Если она выйдет замуж за Мосасу, это докажет всем на Хоккайдо, что никакой порядочный японский мужчина не коснется такой женщины, как она. Ее можно будет назвать женой якудзы. Если она выйдет за него замуж, она не будет больше считаться изящной владелицей успешного ресторана в лучшем районе Йокогамы — образ, в который она сама верила лишь отчасти. Мосасу мог думать, что она лучше, чем на самом деле, но Хану не обманешь. Ецуко взяла дорожную сумку Ханы и жестом велела дочери следовать за ней.

Квартира Ецуко находилась в роскошном здании в четырех кварталах от ресторана. По пути туда Хана сказала, что не хочет идти на вечеринку. Она хотела остаться одна, чтобы спать до утра. Ецуко провела Хану в спальню. Сегодня она будет спать на диване. Хана легла на футон, ее глаза все еще оставались открыты, но она ничего больше не сказала. Ецуко не хотела оставлять ее. Все же они снова были вместе, Хана обратилась к ней за помощью.

— У тебя прежний запах, — тихо сказала Хана, — я думала, что это твои духи.

Ецуко с трудом удержалась от желания обнюхать собственные запястья.

— Это не просто парфюм, это еще кремы, все вместе составляет этот запах. Я ходила по магазинам, пыталась понять, что это было. Запах мамы.

Ецуко хотела многое сказать, пообещать, что постарается больше не совершать ошибок.

— Я хочу спать. Иди на вечеринку этого мальчика. Оставь меня в покое. — На этот раз голос Ханы был ровным, более мягким.

Ецуко хотела остаться, но Хана отмахнулась. Ецуко рассказала о своем расписании на следующий день. Может быть, они пойдут и купят кровать и комод.

— Тогда ты в любой момент сможешь навестить меня. Я могу устроить для тебя комнату, — сказала Ецуко.

Хана вздохнула, но выражение ее лица оставалось пустым.

Ецуко пришлось вернуться в ресторан, но она присела на диван на несколько минут. Когда она была молодой матерью, однажды, после того, как ее дети легли спать, она смотрела на сыновей: на пухлые ручки, взлохмаченные волосы — потому что их никак не удавалось загнать к парикмахеру и нормально подстричь… Ей хотелось бы вернуть время, когда она ругала своих детей просто потому, что устала. Она совершила так много ошибок. Появись у нее новый шанс, она позволила бы им оставаться в ванной немного дольше, читать больше историй перед сном, приготовила бы еще миску креветок…