Дорога в бесконечность - [27]

— Если без сапог — то без сапог — стал рассуждать Иван. — А если в сапогах?

Страшная догадка сверкнула в его голове: Я без сапог, а коровы и без ног остаться могут!

— Совсем свихнулся от пьянки мужик — съязвила Дарья. — На, держи, беги скорей, а то и рога поотваливаются у коров-то…

Нацепив на ноги домашние шлёпанцы, Иван рванул на ферму. Обдав его пылью, начальство уже возвращалось в город…

Ещё издалека на входной двери фермы Иван разглядел какое-то белое пятно. Подойдя ближе все понял. Жирной красной масляной краской на огромном белом листе бумаги было выведено страшное слово — «Эпидемия». А на дверях висел не менее огромный замок и сургучёвая печать…

— Всё! — подумал Иван — Посадят!

Обиды и злости на самого себя не было предела. Не помня себя, скотник снял с ноги верно служивший ему не один десяток лет шлёпанец, и с иступлением стал лупить им по страшной надписи…

Вскоре шлёпанец был под стать вчерашнему сапогу. С такими же кроваво-красными пятнами. Иван понюхал — краска была свежая…

…После продолжительных дебатов в райцентре о проблеме столь необычной эпидемии, Макар Макарыч возвращался домой. Странно, но у крыльца стояло всего два сапога. Оба почему-то на правую ногу…

К вечеру деревня была не на шутку встревожена начавшейся эпидемией. Начальство категорически запретило дояркам выходить на вечернюю дойку. Лишь скотник Иван ходил весёлый и, что было весьма необычно — абсолютно трезвый. Невозмутимая Дарья, да ещё её несколько подружек, работавших на ферме, наотрез отказались прокомментировать произошедшее событие деревенским бабкам. А слухи нарастали как снежный ком…

К ночи угомонились все. В темноте наконец-то заснувшей деревни лишь доносилось мычание голодных и не доеных коров. Ивана и в эту ночь опять не было дома. Впрочем, Дарья давно уже к этому привыкла и данное обстоятельство, особенно сегодня, её нисколько не опечалило. В эту ночь она тоже была не одна. Вот только через толстые стены добротно срубленного Иваном дома, вряд ли кто бы услышал смех и весёлые голоса собравшихся на ночные посиделки доярок…

Едва пропели первые петухи, а у «запретного» коровника начали уже собираться самые любопытные. Зоотехник Макар Макарыч с превеликим неудовольствием тоже поднялся в такую рань и теперь как мог отбивался от наседавших сельчан у распахнутой кем-то настежь, только вчера собственноручно опечатанной им, двери.

— Эпидемия! — казалось, что в этот момент зоотехник вообще не знал никаких других слов…

— Да бросьте вы, девочки, его слушать! — встряла, как всегда неугомонная, Дарья. — Коровы не доеные стоят, а он нас какой-то эпидемией пугает. Пошли работать…

Звонко гремя сверкающими в лучах только-что проснувшегося солнца, подойниками, доярки смело вошли к своим заждавшимся бурёнкам…

— А что я начальству скажу? — уже совсем потухшим голосом растерянно произнёс зоотехник.

— А ты чего в такую рань поднялся, товарищ Макар Макарыч? — вдруг услышал он почти над самым ухом знакомый голос скотника. — Или снова пришёл Машке прививку делать?

Минуты через две «Ява» зоотехника уже скрылась за ближайшим поворотом деревенской дороги.

— Ну, бабы, вы и даёте — добродушно сказал Иван, привычно берясь за лопату. — Такого страху нагнали, пока жив, век помнить буду. Небось опять Дарьины штучки?..

— Ошибся, Ванечка — впервые при посторонних, так, почти ласково прозвучал откуда-то Дарьин голос. — На этот раз Наталья наша отличилась, зря что-ли она в городе на парикмахера училась? Вот и предложила шутки ради коровам педикюр сделать. Красиво, не правда ли, получилось. А краски красной аж целое ведро оказалось.

— И на рогах, значит, тоже педикюр сделали?

— А это уж персонально для тебя с Фёдором. Подумали, что вы хоть со страху, пить бросите…

— Теперь уж точно брошу — пробурчал Иван, забрасывая в тачку очередную порцию навоза…

1987 г.

Сон в руку

Ночью счетоводу Петрову приснился странный сон. Будто стоит он на кладбище. Вокруг женщины — всё в чёрном. Угрюмые мужики с непокрытыми головами. И тишина такая, что в ушах засвербило… Это опять не к месту — был будильник.

— Будь ты неладен — пробурчал Петров не открывая глаз, пытаясь отыскать рукой надоевшего звонаря, и одновременно досматривая странный сон.

Но сна как не бывало…

За много лет работы в колхозной конторе Петров привык к порядку. На работу не опаздывал. На работе кроме сложения, вычитания, умножения и деления ни чем иным, как некоторые, не занимался, словно в голове у него не мысли были а сплошные цифры. Даже по дороге на работу то дебет с кредитом сводил, то баланс обсчитывал. Но сегодня странный сон никак не выходил из головы. Петров даже было попытался вспомнить лица в ночной похоронной церемонии, но кроме небритой физиономии вечно пьяного сторожа, или как его все в деревне называли — «ночного директора», никого так и не вспомнил.

— Странно, а Митрич тут причём? — размышлял не в в меру разволновавшийся счетовод. — Значит, не начальство хоронили. Тогда кого?

Но ответа, по-прежнему, не находил.

В дверях в контору Петров по-привычке столкнулся с уборщицей Аграфеной Ивановной, и по той же привычке опрокинул ведро на собственные, давно не видевшие смазки и ремонта, штиблеты. Привычно получив своё от возмущённой уборщицы, прозванной конторским народом за крутой нрав «Мегерой», Петров хотел было, как обычно, по тихому скрыться за обитой коленкором дверью с табличкой «Счетовод Петров П. П.», но в нерешительности остановился и в не свойственной ему манере спросил: