Дорога в бесконечность - [28]

— Мегера Ивановна, а вы в сны верите?

И не дожидаясь ответа, сказал как бы себе:

— А если покойник приснился, к чему бы это?

— А я пошто знаю — огрызнулась всё ещё рассерженная Аграфена Ивановна, — если покойник, значит, к покойнику…

— А кто-то должен умереть? — рассеянно спросил Петров.

— Пока денег не собирали — проворчала уборщица. — По мне хоть кто, а я больше рубля не дам. В прошлом месяце на целую трёшку разорили, на венок говорили, а я покойника и в глаза не видела…

— Не на венок, а на цветы — поправил Петров, — а цветы те наши подшефные пионеры не покойнику, а к памятнику возложили…

— Мне без разницы. Сначала похоронить надо, а потом цветы к памятнику возлагать, а я на ту трёшку полмесяца прожить могла…

— Заладила про свою трёшку — почему-то неожиданно разозлился Петров, но удержав в себе возмущение непатриотичностью собеседницы, скрылся за дверью с табличкой.

В комнате у чуть теплившейся печи, прямо на служебной скамье, спал, свернувшись калачиком, сторож Митрич. Запах перегара свидетельствовал — ночная вахта прошла без происшествий.

Причесав перед засиженным мухами зеркалом редкие волосы и растрёпанные мысли, Петров привычно уселся за рабочий стол, покрытый, пусть не новым, но зато, как полагается, чем-то красным и принял начальствующий вид. Наступило время утренней побудки Митрича.

Кстати, о Митриче. В колхозной конторе он был человек просто незаменимый и пунктуальный, ничуть не меньше восседавшего за столом счетовода. Сколько бы он не выпил накануне, но просыпался всегда вовремя и пить начинал во внерабочее время начальства. Так что на службе был фактически круглосуточно.

На этот раз происходило что-то не ладное. Тихий сап Митрича вдруг совсем стих, но сторож не просыпался.

— Помер — первым делом подумал счетовод и так испугался своей собственной мысли, что спина сразу стала мокрой. — Вот тебе и сон…

Подойдя к сторожу, Петров осторожно потрогал его рукой.

— Холодный уже!

И пошёл собирать народ по кабинетам, чтобы решить вопрос с предстоящими похоронами. Как он и ожидал, смерть Митрича никого не удивила. Но и денег ни у кого не оказалось. Только одна Мегера Ивановна, обозвав всех присутствующих вымогателями, отсчитала ровно пятьдесят копеек, произнеся голосом, не терпящим возражений: не дам всё равно больше полтинника, хоть все помрите сразу!

На такие деньги, естественно, приличные похороны не устроишь, размышлял Петров. О поминках речи не шло тем более. Самогона в деревне было хоть отбавляй, а смерть Митрича — официальный повод устроить минимум трёхдневную пьянку. И поняв, что с подчинённых уже больше ничего не возьмёшь, счетовод в угрюмом молчании вернулся в свой кабинет. Трупа на месте не было…

Как ни странно, Петров не испугался. Несколько минут он просто тупо смотрел на пустое место, а в голове вместо страшных мыслей крутились одни сплошные цифры. И тут вдруг опять вспомнился сон и небритая физиономия Митрича на деревенском кладбище. Не давая ещё отчёта тому, что он делает, счетовод тихо вышел, закрыл на увесистый замок почти никогда не закрывавшийся кабинет и, как во сне, пошёл…

Куда и как — не помнит. Очнулся на кладбище. Что-то родное, знакомое почудилось ему вдруг. Вот та самая свежая ещё могила. Женщины в чёрном. Петров подошёл ближе. А вместо женщин чернели обычные смородиновые кусты с почерневшими уже листьями…

— А Митрич где? — промелькнуло в голове. — Он же был!

— Я здесь, товарищ начальник — вдруг раздался над ухом знакомый сиплый голос и прямо в лицо пахнуло знакомым запахом самогона.

Петров даже не вздрогнул и опять почему-то не испугался. Чуть сверху над ним висела до боли родная небритая физиономия сторожа.

— Это сон? — спросил счетовод.

— Нет — ответил голос Митрича. — Помянём, что-ли раба божьего?

— Помянём — машинально ответил счетовод, взяв словно не своей рукой протянутый ему стакан. — А кого помянём-то?

Но Митрич уже не слушал его, потягивая из стакана терпкую сивуху. Петров наклонился над могилой. На самодельном кресте была прибита небольшая картонка — «Петров П. П.»

Счетовод почти машинально опрокинул в рот стакан мерзко пахнущей сивухи и вновь спросил:

— Это сон?

— А может, и правда сон — неожиданно поддержал его Митрич. — И ты, товарищ начальник, выходит, мне тоже снишься?

— А ты, выходит, мне — констатировал приходящий в себя счетовод.

Но Митрич не унимался.

— А это тогда как понимать, — показывая на могилу, — тоже сон?

— Да живой я, пьянь несчастная! — разозлился Петров.

— Но здесь же по-русски написано «Петров П. П.»? Что же тогда получается — ты не Петров. И ты не мой начальник! Тогда чей? — еле ворочая языком размышлял изрядно захмелевший сторож.

— Ну, тогда и ты — не сторож. И я тебя совсем знать не хочу! — вторил ему Петров, не ожидая того, что, вообще-то добродушный Митрич, может вдруг выйти из себя.

— А кто я по-твоему? — занося мощные ручищи над головой счетовода грозно зарычал бывший сторож.

Несмотря на то, что стакан самогона достаточно крепко затуманил разум Павла Петровича, однако он совершенно ясно осознал, что занесённые над ним кулаки Митрича могли легко сбить колхозного быка, а не только тщедушного счетовода. И он очень вовремя пошёл на попятную.