Дорога в бесконечность - [29]

— Да ты, не кипятись, Василий Дмитриевич, — примирительно сказал Петров, вдруг вспомнив никогда не вспоминавшиеся ранее инициалы Митрича в полном расшифрованном виде. — Давай, лучше ещё выпьем и разберёмся на пока ещё трезвую голову.

Выпили. Закусили. Всё как полагается. Но Митрич не успокаивался.

— Ну? — вопрошающе спросил он.

— Ну? — промычал захмелевший Петров.

— Ладно, — вдруг неожиданно примиряюще произнёс до странности не пьянеющий Митрич, — будем считать, что всё это нам приснилось. Тогда мне пора…

— Куда? — теперь уже Петров спрашивал заплетающимся языком. — Отсюда прото не уходят, надо допить. За дружбу…

— До гроба! — согласился сторож.

Опять выпили. Опять закусили. Всё как полагается. Тут же под смородинным кустом и заснули.

Ночи в августе в здешних местах уже холодные. Первым проснулся счетовод Петров. Привычно пошарив рукой в темноте в поисках почему-то не звеневшего на этот раз будильника, он вдруг нащупал что-то странно непонятное. Рука потянулась всё выше, выше, выше…

— Крест — опалило как огнём ещё затуманенное самогоном сознание. — Ей, богу, крест! — чуть не вскрикнул дурным матом он — стопроцентный атеист, партиец с многолетним стажем и исключительно безукоризненной анкетой. А тут, как раз вовремя, из запоя вернулась и память: мёртвый Митрич, странное исчезновение трупа, оборотень в образе сторожа. И вот теперь Петрову по-настоящему стало страшно.

Но под боком кто-то вдруг заворочался. И сопеть стал — как живой. Счетовод пошарил рукой в только-только начинавшей разбегаться темноте. Нащупал, что-то тёплое, но жёсткое, на шерсть волчью похожее. И не успел руку отдёрнуть, как из темноты раздался почти не человеческий вопль.

— Чур, чур, изыди сатана…

И чья-то чёрная, ещё едва различимая в кладбищенской темноте тень, шарахнулась в ближайшие кусты. Всё тут же стихло. Сколько времени пролежал счетовод Петров у собственной могилы — он и сам не помнит. Как поднялся — не помнит. Как шёл — не помнит. Как к конторе колхозной пришёл — не помнит. Главное, что пришёл. Начинало светать. Павел Петрович тихо поднялся по скрипучей лестнице, отворил знакомую дверь с табличкой «Счетовод Петров П. П.», тихо сел за свой начальственный стол и также тихо уснул.

Утром в положенное время Петров проснулся, но страшный сон почему-то продолжался. В углу, у печки, как обычно, тихо посапывая, спал, умерший накануне Митрич. Окончательно протрезвевший счетовод вдруг понял, что он уже знает, что произойдёт дальше. Сейчас он встанет и подойдёт к сторожу, потрогает его остывший лоб и выйдет из комнаты…

Всё так и произошло. Но дверь второго и последнего в конторе кабинета почему-то оказалась закрытой.

— Что-то, видимо, разладилось в механизме моего страшного сна? — подумал Петров. И тогда он решительно направился обратно к себе, в надежде, что не в меру затянувшийся сон прервётся знакомой трелью будильника…

На лавке, небрежно опёршись на угол стола, сидел, как ни в чём ни бывало, оживший труп сторожа, попыхивая вонючим самосадом. Появление Петрова осталось им абсолютно не замеченным. Во всяком случае, труп даже не взглянул в его сторону. В другой бы раз подобная неучтивость Митричу дорого обошлась. Чего — чего, а командовать подчинёнными Петров умел, ещё со времён работы в ЧК. Но что возьмёшь с мертвеца!

Оставив труп в покое, счетовод хотел было совсем уйти, но тут произошло опять нечто невероятное, что любого живого легко бы могло свести с ума — труп заговорил. Совсем как живой и вечно нетрезвый Митрич вчера.

— Нет, пожалуй, уже позавчера — почему-то подумал Петров. Он не сразу понял, что что-то говорят именно ему. И пока не слушал, а вспоминал. Но вместо памяти была сплошная чёрная дыра. То, что Митрич умер — это факт и это он помнил. А вот как его хоронили — забыл начисто. Но и то, что покойник по-прежнему сидит в конторе и, к тому же разговаривает — тоже факт. И если похоронили, то кого?

И тут, наконец-то до Петрова стали доходить слова Псевдомитрича.

— Эх, Павел Петрович, царствие тебе небесное, земля тебе пухом, уж ты, прости меня — не удержался — так надрался на твоих поминках, что ты до сих пор стоишь у меня перед глазами как живой!

— Но я живой — почему-то не очень уверенно произнёс счетовод.

— Живой, — согласилось то, что было конторским сторожем, — и будешь живой всегда для нас. Мы уж тебя не забудем. И памятник обязательно поставим, если деньги будут. Весь колхоз такому памятнику завидовать будет, и мёртвые в гробу перевернутся. Да, Павел Петрович, а пожаловаться тебе можно?

— Жалуйся, — привычно пожал плечами Петров.

— Так вот, значит, Мегера эта — уборщица наша на твоё погребение и копейки не дала. Сказала, что ты специально умер, чтобы ей долги свои не возвращать…

— А я ей должен? — поинтересовался Павел Петрович.

— Наверное должен, если она так сказала…

— Что-то не помню — вздохнул Петров и тут сообразил, что мелет какую-то чепуху. А что касается первых слов Митрича, то кому не польстило бы признание их заслуг, хотя и после смерти. Жаль, адресаты этого не слышат — опять подумалось счетоводу. — Но почему все считают его мёртвым?

И, похоже, что Петров окончательно запутался в своём странном сне — не сне. Живой труп в это время совсем впал в воспоминания о прошлом, подкрепляя их матерными словами и то и дело вытирая стариковскую слезу. Надо было что-то делать Причём, кардинально.