Дорога на плаху - [45]

Семушкин пыхтел и краснел, ему жарко, гораздо жарче, чем в Ачинской сауне, где с обеда принимал ее в обществе двух веселых, без комплексов, девушек и председателя потребсоюза города. Дотошный следователь снял последний вопрос лишь, когда проверил достоверность объяснений Семушкина о сауне. Действительно, тот уже парился, когда рефрижераторы пересекали границу региона. Семушкину пришлось побегать по партийным инстанциям, слезно прося защиты от недоумка следователя, который необоснованно наезжает на честного человека. Нашлись кое-какие сигналы на Ильина, которые Семушкин по крупицам собирал для обобщения, да не успел донести, закрутился, не подозревая, что в его ведомстве сидит матерый гангстер.

Через неделю к Семушкину явился отставной афганский интендант и попросился на вакантное место известной ему базы. Рекомендательное письмо исходило от регионального Союза афганцев, успевшего заявить о себе, как о немалой сплоченной силе.

У отставного интенданта документы были в порядке, звание — подполковник. Семушкин, изучая, посмотрел на него.

— Я от недругов Ильина, — тихо, но внятно проговорил интендант. — Не хотите неприятностей, принимайте.

Семушкин больше не колебался, на углу заявления наложил резолюцию.

Вечером, когда стихли рабочие звонки в офисе кооператива «Узлок» раздался хлопок, похожий на выстрел с глушителем. Пробка ударилась в потолок, и три бокала наполнились янтарным пенящимся вином. Игорь Костячный, в кругу Николая Парфенова и знакомого отставного интенданта, праздновал победу над ильинской организацией и рождение торговой империи под непонятным названием «Агюст-фирма», что означало: товары с юга.

XII

К новой схватке с Костячным Лидия Савинова готовилась месяц. Порой она не решалась атаковать его, зная коварство и хитрость врага. Но прошлое удавкой сжимало сердце, оно кровоточило. Актриса не достигла того, о чем мечтала в юности. Сбылось лишь отчасти. И одиночество без материнского счастья. Этот же негодяй процветает. Имеет двух жен и четверых дочерей. Нет, даже ценой жизни она испортит ему карьеру, такие люди не имеют право на счастье. И она решилась.

На этот раз Савинову в кабинет шефа охранник не пропустил. Он схватил за локоть рвущуюся вперед актрису и больно сжал его.

— Пустите, вы, хам! — требовательно сказала она.

— Но вы не сама скромность, — возразил охранник. — Я сейчас доложу шефу, — и через секунду, не выпуская руки: — Шеф, тут к вам актриса Савинова ломится. Пропустить? Идите, — кивнул он.

Лидия Ефимовна смерила стража презрительным взглядом и прошла в распахнутые двери. Она была одета в демисезонное кожаное пальто, в элегантных сапожках, на голове берет.

— О, да ты сама прелесть! — воскликнул Игорь, рассматривая преобразившуюся Савинову. — Проходи, садись, рассказывай, с чем пожаловала?

Лидия почувствовала еще большую ненависть к этому человеку, чем минуту назад, за его благополучие и успех в деле, за красоту и пышущее здоровье, за ту подлость, совершенную по отношению к ней и ее детям, которые неизвестно где и как? Еще живя в Тоннельном, она не раз вспоминала страшные минуты своих родов, весь грезившийся ей кошмар, слова акушерки и плачь малютки. Но она не хотела тогда ничего выяснять и доказывать, то подозрительное пожертвование денег Рябуши, их быстрый отъезд, она ненавидела не только предателя, но и, пожалуй, себя за ту безоглядную любовь и то производное, во что она вылилась. Преобладало одно желание: найти негодяя и посчитаться. Желание сбывается.

— Я пришла получить остальной долг, о котором говорила в первый визит, — сказала без предисловий Савинова.

— Ты имеешь ввиду квартиру и алименты?

— Да. Трехкомнатную квартиру новой планировки. Я навела кое-какие справки о твоих доходах, они неполные, но порядка ста тысяч ты мне задолжал. — Лидия внимательно смотрела на собеседника. В черных глазах, которые она когда-то любила, горели злые огоньки, но на губах сияла улыбка, и он был сама любезность.

— Ты сейчас живешь.

— В однокомнатной. Мне негде принимать друзей.

— Понятно. На алименты приобретешь необходимую мебель, а часть денег потратишь на детей? — Он хотел сказать наших, но сдержался.

— Договаривай, наших детей, — восполнила пробел Лидия.

— Чудесно! — для Костячного ничего не стоило выбросить на ветер каких-то триста тысяч рублей. Но он не терпел, когда на него давили с позиции силы, а потому с трудом сдержал себя, чтобы не выбросить шантажистку из кабинета, хотя где-то сознавал, что требования, по части невыплаченных алиментов, у нее обоснованные. Но почему он должен ей покупать квартиру? — Твои претензии мне кажутся сумасшедшими, особенно по квартире, я их удовлетворю, но при одном условии: перед тем, как выдать тебе документы на квартиру и деньги, ты знакомишь меня с детьми, скажем, анонимно.

— Никаких условий! Я буду диктовать.

— Один мой знакомый, покойник, как ласково выражался известный киногерой, попытался продиктовать условия, но у него случилась грыжа от натуги. Больше никто не осмеливается, — закипая злобой, но, улыбаясь, сказал Костячный.

— Не находятся смелые, — саркастически усмехнулась Савинова.