Дорога к счастью - [28]

Скрипка Карбеча и старинные были привлекали к нему немало гостей. Но по причине старческой строгости Карбеча, не выносившего шумных разговоров и вольностей, молодежь не засиживалась у Карбеча. Его чаще всего посещали старики аула, сходные с ним по характеру. Но наиболее постоянным и желанным гостем Карбеча был Халяхо.

В иной день, забросив свою вечную погоню за злободневными новостями, Халяхо оставлял бушующую поверхность сего мира и, словно нырнув в воду, тихо оседал у Карбеча. Подперев набалдашником своего костыля подбородок, он терпеливо и покорно посвящал себя рассказам о старине. Образы и идеи, заключенные в этих рассказах, Халяхо, так же как и Нафисет, связывал с повседневными событиями в ауле, больше всего занимавшими его. Выслушав Карбеча, он искусно прицеплялся к нити рассказа и выкладывал самые последние новости. Незаметно Халяхо заставлял Карбеча опуститься на грешную землю, делился с ним своей любовью или неприязнью к отдельным людям в ауле, посвящал его в свои неудачи, чаяния и радости.

Так Халяхо и Карбеч вели крепкую стариковскую дружбу, деля любовь и неприязнь, одобрение и осуждение, печаль и радость. Оба они единодушно недолюбливали Хаджи Бехукова…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В сумерках Нафисет, зябко кутаясь в шаль, пересекла заснеженный двор. Молодой, влажный снег податливо уминался под ногами. Сквозь тонкую сыромятную подошву чувяк она ощущала его ледяной холодок.

Четкий след ее ног проложил первую метку зимней тропки, от большой сакли к домику дедушки.

Когда Нафисет зашла к дедушке, Карбеч с увлечением играл на скрипке. Шуба за плечами, высокая абадзехская баранья папаха низко нахлобучена, борода и брови — словно в снегу. Устремив глаза на горящие угли, он склонился над скрипкой и медленно водил смычком, прислушиваясь к заунывно-простым и отрывистым, как старческий вздох, звукам.

Он ни слова не сказал вошедшей Нафисет и даже не взглянул на нее.

Нафисет знала, что в такие минуты дедушку нельзя беспокоить. Она прошла, молча присела у изголовья кровати и привычно погрузилась в нестройный поток мыслей и мечтаний.

Приближаясь к своему совершеннолетию, Нафисет все меньше любила скрипку деда Карбеча. Ее заунывные звуки невольно навевали на девушку такую же глубокую безнадежность, как и нескончаемые жалобы матери и аульских женщин на лишения и печали.

Между тем девичья печаль и неясные думы самой Нафисет бессознательно кружились вокруг одной главной оси, вокруг тревожной, непрерывно растущей в ее душе заботы о том, как бы ей избежать обычной, страшившей ее женской участи…

Всего год тому назад вышла замуж ее подруга Мелечхан, дочь соседей. На днях Мелечхан приехала проведать родителей после положенного года разлуки.

Нафисет помнила подружку смешливой, беспечно-жизнерадостной, милой девушкой. Теперь Мелечхан странно и непонятно изменилась. Бледная, словно из нее выпили всю кровь, она жалко и заискивающе улыбнулась Нафисет. На лице ее уже обозначились морщины — предвестники преждевременной старости. В глазах, беспокойно убегающих от прямого взгляда, таился страх: «Не узнали бы люди, не дать бы им пищу для злорадства над своей бедой…» Нафисет попыталась вызвать ее на задушевный разговор, но Мелечхан, словно потерявшая рассудок, встретила ее, как чужую, и только повторяла: «Я очень счастлива в семье». Но что припрятывала она за этими словами? Какое же это большое несчастье ожидает девушку в чужой семье?

В воображении Нафисет встает другой образ женщины — старой Дарихан, ширококостной высокой старухи, с твердой походкой и приветливым лицом, на котором светятся добрые, грустные глаза. Старуха Дарихан и ее муж жили по соседству с Устаноковыми. После смерти единственного сына они остались одинокими. Старик был вспыльчив и криклив. Его бешеный нрав, казалось, раньше времени состарил его самого и высушил Дарихан.

На плечи Дарихан легло тяжелое бремя бедности и невыносимого характера мужа. В ауле ходила молва о выносливости и стойкости характера Дарихан. Ее постоянно встречали в степи и на улицах неторопливо и крупно шагающей, с неизменным, иногда тяжелым грузом — лошадей у них никогда не было.

Одним из самых тяжких воспоминаний детства у Нафисет было воспоминание о долгой, тяжелой болезни Дарихан. Три года пролежала Дарихан у очага, осыпаясь золой, три года ее стоны заставляли содрогаться прохожих. Нестерпимо страдая, Дарихан ползала вокруг очага и царапала ногтями землю. Беспомощно смотрели на ее мучения старик и родственники: не под силу им были большие расходы, связанные с поездкой в больницу, в далекий город. Наконец не выдержал, сжалился старик, продал последнюю корову и отвез больную. Крепкая натура Дарихан преодолела болезнь…

Нафисет часто забегала к старухе. Дарихан всегда была рада ее посещению и осыпала ее неистраченной материнской лаской. Одинокая, она часто делала ее своею собеседницей, словно взрослую, и подолгу рассказывала о многострадальной своей жизни.

— О, мое золотое дитя, прошу великого аллаха сделать твою судьбу не похожей на мою!.. — часто повторяла она.

Чаще же всего Дарихан сидела у очага, охватив руками колени, уставясь глазами на горящие угли. Тихо раскачиваясь, тянула она гнусавым речитативом свои тяжкие жалобы.