Дорога домой - [15]
Морща нос, Пакс спустился ниже, снова всмотрелся и увидел тех двоих, которые кричали, а потом, на дальнем конце огненного овала, – ещё двоих. И от этого почувствовал себя спокойнее. У огня огромная сила, но, когда он служит людям, люди умеют останавливать его по своему желанию. Пакс много раз видел, как его мальчик убивает пламя струёй воды.
Значит, люди скоро остановят этот огонь; так бывает всегда. Если они пошлют его по склону вверх, лис побежит по гребню к реке – пламя не сунется за ним в воду, даже если захочет – ничего у него не выйдет. Так что можно пока отдохнуть и поесть.
Пакс вернулся наверх, на гребень, где воздух был чище. Он отковырнул кусок коры с упавшей смолистой сосны и подкрепился личинками. Потом он поднырнул под шатёр из сосновых веток – хвоя порыжела, но всё ещё была густая, – и пятился вглубь, пока снаружи не осталась только морда. Он отдохнёт здесь, а когда огонь внизу умрёт, двинется дальше на юг.
Несколько часов лис отдыхал – не спал, просто лежал. Выглянув во второй половине дня из своего укрытия, он увидел, что люди уже сместились к западу и огонь сместился вместе с ними. А прямо под ним осталась теперь только широкая чёрная полоса с мерцающими искрами. Он двинулся вниз по склону.
Чем ближе к чёрному, тем теплее становилась земля. Кое-где из неё торчали голые светящиеся кусты. Пахло гарью, палёной травой. И прожаренным мясом – тут и там валялись обгорелые мышиные трупики. Пакс к ним не прикасался. Но когда в углублении в земле ему встретилась кладка куропатки – несколько яиц в ямке, едва тронутой огнём, – он съел яйца. Они были тёплые и почему-то твёрдые, а не жидкие, как всегда.
И ещё ближе к чёрной кромке. Тут земля была уже совсем горячая. Чёрный сухой стручок с хлопком взорвался прямо у него перед носом, и Пакс отскочил – и обжёг заднюю лапу о тлеющую ветку.
Пришлось отступить: обратно к смолистой сосне, в шатёр из веток, зализывать лапу. Потом лис обвил морду хвостом – от дыма – и закрыл глаза. Значит, он попробует пересечь горячую чёрную полосу позже, по вечерней прохладе.
В сумерках Пакс снова взбежал на гребень: прежде чем продолжить путь, он хотел осмотреть всё сверху и убедиться, что никакой хищник не идёт по его следу. Не то чтобы что-то его тревожило – прошлой ночью в пути не было ни одного настораживающего знака, – но просто теперь, пока лапа не заживёт, он не сможет мчаться как ветер. И надо быть начеку.
По ту сторону гребня воздух был чистый. Свет от низкого солнца падал на берёзы на дальнем склоне, лился косым дождём сквозь их кроны и будто стекал с ветвей, капая с ярких кончиков листьев. Облачко бледно-голубых бабочек поднималось и опускалось – как дыхание.
Всё спокойно. Пакс несколько раз лизнул обожжённую лапу и уже собирался уходить, когда глаз уловил неясное лёгкое движение в кустах под берёзами. Лис замер и стал следить.
Движение продолжалось вниз, на луг. Но сверху не разглядишь, кто там, видна только дорожка из подрагивающих веточек и травинок – значит, преследователь слишком мал и не опасен для лиса. Может, не в меру храбрый кролик. Или скунс неуклюже ковыляет на вечернюю охоту.
Тут существо выбежало на россыпь мелких камней – Пакс помнил, вчера ночью он тоже пересекал эту голую, совсем без травы, каменистую проплешину.
Он подскочил, охваченный буйным страхом и одновременно радостью. Во весь опор понёсся он по склону вниз, перемахнул ручей – и, задыхаясь, подлетел к своей дочери.
Когда он возник рядом с ней, малышка остановилась. Села. И подняла голову, словно ожидая нежного приветствия. Ты ушёл от нас.
Пакс осмотрел дочь от носа до кончика хвоста. Она пропылилась насквозь, и её сердечко билось часто-часто, но никаких повреждений на ней не обнаружилось. Он поднялся во весь рост, выставил уши торчком и вытянул хвост. Ты не должна была идти за мной. Он напомнил ей, что приказ был – ждать и слушаться матери.
Она покорно прижалась к земле. Ты ушёл далеко.
И положила мордочку ему на лапу.
Пакс предупредил её об опасностях, с которыми может столкнуться маленькая лиска, пускаясь в путь в одиночку, – этих опасностей великое множество; упрекнул за непослушание. Пока он её вразумлял, дочь лежала неподвижно и была сама кротость.
Наконец Пакс сел, чтобы она поняла, что прощена. Её глаза были закрыты. Тогда он лизнул её в щёку. Лиска засопела и перевернулась на бок.
Пакс поднял её. Когда, прыгая с уступа на уступ, он возвращался на свою лёжку под упавшей сосной, дочь раскачивалась у него в зубах – но не проснулась. Он пристроил её в развилке упавшей смоляной сосны – она не пошевельнулась. Даже когда он сам обернулся вокруг, уложив подбородок поверх её ушек, она только муркнула во сне.
Пакс обвил её хвостом. Когда она отдохнёт, он отведёт её домой, в логово. И прикажет ей ждать, и будет строже. Но сейчас он может только её защищать.
14
В первый день прошли всего шесть миль, но это были неслабые шесть миль: продирались втроём сквозь заросли кошачьего шиповника, карабкались вверх-вниз по скалистым уступам, всякий раз, когда берег по одну сторону оказывался непроходим, перебирались вброд на другой – и всё это с тяжеленными рюкзаками.
