Дорога через безмолвие - [55]

Горячий привет брату Тому.

У. Дж. Уиллс.

Р. S. Полагаю, что мне суждено прожить еще четыре-пять дней. Мои религиозные воззрения нисколько не изменились, и я не испытываю никакого страха. Моя душа спокойна».

Публикуя это письмо, д-р Уиллс опустил постскриптум из опасений, что сын получит ярлык атеиста. Излишняя осторожность: в письмах к матери в Англию до начала экспедиции Уиллс ясно указывал, что считает себя христианином, хотя и не желает тратить время на «пассивную доверчивость». Не лишне напомнить, что ему было 27 лет и он был человеком науки.

Уиллс прочитал письмо вслух, дабы Берк и Кинг убедились, что в нем нет ничего порочащего спутников, а лишь одна только правда. Затем Уиллс сказал, что хочет передать отцу золотые часы, их вместе с письмом взял Берк. Кинг обещал позаботиться о часах и письме, если Берк умрет раньше. Берк снова настойчиво спросил, действительно ли Уиллс хочет остаться. Тот повторил — да, он останется, это их единственный шанс на спасение. Дневники Уиллса (откуда взяты приводившиеся выше цитаты) зарыли рядом с хижиной; сухие ветки и дрова для костра, воду и лепешки положили так, чтобы он мог до них дотянуться. На следующее утро, 29 июня, оставив лежащего Уиллса, они ушли.

Берк был совсем плох. Весь первый день он жаловался на боль в спине и ногах и терзался тем, что оставил Уиллса одного. На второй день ему стало как буд. то лучше, но, не пройдя и двух миль, он упал на землю и сказал, что дальше идти не может.

«Я уговаривал его встать, — рассказывал Кинг, — мне удалось поднять его и провести метров сто, но силы оставляли Берка. Он сказал, что не может нести котомку и выбросил все ее содержимое. Я тоже облегчил ношу, оставив только ружье, немного патронов, кисет с табаком и спички. Пройдя еще немного, г-н Берк сказал, что будем здесь ночевать. Место оказалось очень ветреным, рядом с огромным водоемом, и я уговорил его пройти чуть дальше к следующей протоке, где мы и остановились. Осмотревшись, мы увидели, что на кочках растет нарду; я собрал зерна, растолок их, подстрелил ворону и приготовил отличный ужин. Г-ну Берку становилось хуже, но все же в тот вечер он поел. Он сказал, что конец близок, отдал мне свои часы, принадлежавшие, по его словам, Комитету, а также записную книжку с последними записями. Ее он просил передать сэру Уильяму Стоуэллу».

Кинг показал книжку Хоуиту; все это время Кинг носил ее вместе с двумя парами часов и письмом Уиллса в маленьком холщовом мешочке на шее. Последние слова Берка написаны карандашом, почерк неразборчив, буквы расползаются. Запись гласит:

«Надеюсь, нас рассудят по справедливости. Мы выполнили свой долг, но нас поки[…]. Караван не пошел следом, как мы ожидали, а тыловая партия покинула пост. Р. О'Хара Берк. Куперс-Крик, 26 июня».

Ниже сделана приписка:

«Кинг вел себя благородно. Надеюсь, что о нем позаботятся. Сейчас он отправляется по моему настоянию по течению крика. Р. О'Хара Берк. Куперс-Крик, 28 июня.

Кинг ведет себя благородно. Он был со мной до конца; оставляет меня лежащим на земле, вложив в руку револьвер. Такова моя воля. Р. О'Хара Берк. Куперс-Крик, 28 июня».

На самом деле приписка была сделана на один или даже два дня позже указанной даты. На заре стоял ужасный холод, Берк уже едва шевелил губами. Последнее его желание было достойно короля Лира. Он велел Кингу вложить ему в правую руку револьвер и, понимая, что у того не хватит сил вырыть могилу, приказал оставить его лежащим на земле. Видимо, именно в этот момент он написал свои последние слова. Потом Берк беззвучно помолился. В восемь утра он был мертв.

«Несколько часов я просидел возле него, — рассказывал Кинг, — но дольше задерживаться не имело смысла, и я пошел на поиски туземцев. Мне было очень одиноко, я ночевал в их покинутых хижинах».

После двух дней скитаний ему несказанно повезло: он набрел на шалаш, в котором аборигены оставили запас нарду, достаточный, чтобы продержаться недели две; к тому же в тот вечер ему удалось подстрелить ворону.

Отдохнув два дня, он отправился обратно к Уил-лсу, прихватив трех подстреленных по дороге птиц. Слишком поздно — Уиллс был уже мертв. Когда это случилось, сколько времени он пролежал, глядя сквозь ветки шалаша, неизвестно; ясно было одно — он так и не вставал.

Кинг зарыл тело в песок.

С начала июля для Кинга началась долгая, изнурительная борьба за жизнь. Не в силах на что-либо решиться, он просидел в пустом лагере еще несколько Дней и затем пошел по следам наведывавшихся сюда аборигенов. По пути пытался охотиться на ворон и ястребов; выстрелы привлекли внимание аборигенов, и они вышли к нему навстречу. Рассказ Кинга о том, как они заботились о нем в течение двух месяцев до появления Хоуита, — одно из самых трогательных свидетельств доброты и сердечности «примитивных» обитателей Австралии. Эти строки можно рассматривать и как лучшую эпитафию ныне исчезнувшим аборигенам с берегов Куперс-Крика. Читая их, следует помнить, что им самим не хватало еды и лишний рот стал для них нелегким бременем, поскольку проку от полуинвалида было мало.

«Они взяли подстреленных птиц, — рассказал Кинг, — изжарили их, накормили меня и отвели в хижину, где мне предстояло спать еще с тремя холостыми мужчинами. На следующее утро они завели со мной беседу; один из них приложил палец к земле, зарыл его песком и указывая другой рукой на крик, повторил несколько раз: «Белый». Я понял, что они сообщают о смерти Уилл-са. Потом они спросили о третьем белом, и я повторил их жесты — приложил палец к земле, зарыл его песком и показал в сторону, где оставил Берка.