Дорога через безмолвие - [54]

Когда в полдень выглянуло солнце, Уиллс попытался обтереться губкой, но не «сумел справиться с этим занятием».

На следующий день он записывает в дневнике: «Если помощь не прибудет в той или иной форме, я не продержусь больше двух недель. В нашем положении можно утешаться лишь сознанием того, что мы сделали все возможное; наша смерть явится результатом чужой нерасторопности, а не наших собственных просчетов. Доведись нам терпеть лишения в любом другом месте, следовало бы винить самих себя; но мы вернулись к Куперс-Крику, где с полным правом рассчитывали найти провизию и одежду; тем не менее нам приходится умирать от голода, хотя г-н Берк дал тыловой группе совершенно четкие указания — дождаться нашего возвращения, а Комитет настоятельно требовал от оставшейся в Менинди колонны следовать за нами».

24 июня выдалась ужасная ночь. Сильный ветер не утихал до зари, они лежали в хижине, дрожа от холода, пытаясь согреть друг друга.

Уиллс начинает путать дни: следующая запись в дневнике датирована 23 июня.

«Перед рассветом, — пишет он, — Кинг сообщил, что видит на востоке необычную луну с дымчатым светящимся ореолом; по его словам, это небесное тело имеет размеры Луны с ровными краями. Я настолько ослаб, что не могу и помыслить о наблюдении; полагаю, что он видел Венеру в зодиакальном свете с короной вокруг. Г-н Берк и Кинг не выходят из хижины, занятые очисткой и размолом зерен. Оба слабеют с каждым днем. Холод пробирает до костей, а одежды не осталось почти никакой. Мой гардереб состоит из фетровой шляпы, фуфайки, остатков фланелевых брюк, двух пар рваных носков и жилета, в карманах которого я держу личные вещи. Остальные выглядят не лучше».

К 26 июня Берк и Кинг намололи десятидневный запас нарду. Уиллсу оставили муки на 8 дней, остальное взяли с собой в дорогу. В эти последние прощальные часы Уиллс с обреченным смирением принимает свою судьбу. Ровным почерком он записывает, что следующим утром двое спутников покидают его, хотя Берк крайне слаб. И добавляет: «У меня хороший аппетит, я с удовольствием жую лепешки из зерен нарду, но в них, по-видимому, нет питательных веществ; птицы здесь чрезвычайно пугливые, так что их не поймать. Даже будь у нас рыба, не знаю, смогли ли бы мы ее приготовить. Спасти нас может только чудо. Что же до меня, то я протяну дней пять-шесть, если будет тепло. Пульс у меня — сорок восемь, очень слабый: от рук и ног остались кожа да кости. Подобно г-ну Микоберу, мне осталось ждать в расчете на то, что «вдруг все образуется». Голодная смерть — не самая приятная из смертей, тем не менее справедливости ради надлежит отметить, что нарду дает приятное ощущение сытости».

Уиллс пишет также прощальное письмо отцу. Это поразительный документ — в нем нет грамматических ошибок, все запятые на местах, стиль выдержан от первой до последней строчки. Оно написано красивым, чуть наклонным, абсолютно разборчивым почерком и свидетельствует о ясном уме, сохранившемся до конца. Хотя письмо полно горьких упреков в адрес других, автор не опускается до жалости к себе. Мы видим, как в последних строках человек стряхивает груз земных забот.

Вот это письмо:

«Куперс-Крик 27 июня 1861

Дорогой отец,

Очевидно, это последнее письмо, которое Вам суждено получить от меня. Мы на пороге голодной смерти, вызванной не столько абсолютным отсутствием пищи, сколько недостатком питательных веществ в скудном рационе. Правда, наше положение, несмотря на всю его горечь, не так трагично, как в случае с беднягой Гарри и его соратниками[17]. Нам благоволила удача на пути к заливу Карпентария; мы двинулись обратно, с полным правом рассчитывая подкрепить силы в базовом лагере, где оставили четверых помощников, двенадцать лошадей и шесть верблюдов. Запасов провианта на складе при бережливом расходовании должно было им хватить на двенадцать месяцев. Мы также имели полное основание считать, что следом движется тыловая колонна с добавочной провизией и всем необходимым для создания на Куперс-Крике постоянного склада. Оставленная партия получила строгий наказ не покидать лагерь до нашего возвращения без крайней необходимости. Мы ушли, взяв провизии номинально на три месяца, однако пайки были рассчитаны с запасом, а кроме того, мы полагали возможным съесть по дороге часть верблюдов. Удача сопутствовала нам с самого начала, мы двигались до залива почти по прямой линии от Куперс-Крика через красивую местность. На обратном пути, однако, верблюды с трудом шагали по размокшей земле и вскоре одного из них пришлось пристрелить. Когда минуло более двух месяцев с момента выхода из лагеря, пришлось сильно урезать порции. Недоедание сразу же сказалось на всех, но я переносил его легче других. Путь пролегал по безводной области, где почти не было дичи; к тому же мы торопились и не могли сколько-нибудь существенно пополнить нехватку провизии. Лишь иногда удавалось подстрелить ворону или ястреба, либо собрать портулак. Последний обладает замечательными качествами и, думаю, без него мы не добрались бы назад в добром здравии. Вернувшись через четыре месяца и четыре дня, мы нашли лагерь пустым: тыловая партия покинула его в тот самый день. Мы были не в состоянии последовать за ними. Боюсь, что вынужден закончить это послание, чтобы успеть отдать его в надежные руки. Я постараюсь написать еще, хотя шансов получить следующее письмо у Вас будет меньше. Вы в полном праве иметь претензии к Комитету за проявленное небрежение. Оставляю Вас своим душеприказчиком и прошу передать все имеющиеся у меня деньги сестрам; остальным имуществом распорядитесь по своему усмотрению. Прощайте, дорогой отец.