Дорога через безмолвие - [36]

18 апреля они вновь двинулись вперед; с собой он взяли немного вяленого мяса, оставшиеся ружья, лопаты и попону, служившую постелью. В начале путешествия Берк щедрым жестом раздал аборигенам лишни рубашки, и теперь они остро нуждались в одежде обуви. По ночам было холодно, и они так мерзли, что приходилось целую ночь жечь костер.

Пятница, 19 апреля. День выдался особенно тяжкий; темнокожие аборигены с удивлением смотрели на чудных, заросших дикими бородами белых людей, которые словно заколдованные бродили кругами возле стоянки Уиллс записывает в дневнике: «Остановились у высохшего русла крика, вскоре, следуя за нами по пятам, сюда пришли и туземцы; мы все же решили держаться от них подальше и потому до темноты перебрались в другое место. Ночь выдалась очень холодной. Сильный ветер с юга. Две предыдущие ночи не могли согреться, так как костер все время задувало».

Суббота, 20 апреля. Они снова в пути, Берк верхом на одном верблюде, а Уиллс и Кинг — по очереди на втором; в ту ночь — их шестьдесят шестую ночь пути от залива — они остановились в тридцати милях от Куперс-Крика. Остаток провизии разделили на три части и съели все, кроме последних 700 граммов вяленого мяса.

Воскресенье, 21 апреля. Но странному, почти мистическому совпадению все драматические события этого путешествия случались по воскресеньям, — ценой нечеловеческих усилий они совершили марш-бросок, рассчитывая за один день одолеть 30 миль, отделявшие их от лагеря. Выйдя на рассвете, путники сделали в полдень короткую остановку; Кинг попытался подстрелить ворону или ястреба, но промахнулся. После передышки вновь двинулись дальше. Наступившая ночь застала их в дороге. Не будь цель так близка, они не выдержали бы столь чудовищной нагрузки; но их поддерживала надежда — еще чуть-чуть, один рывок, и они доберутся до лагеря, где их ждут пища, отдых, друзья. Подталкиваемые одной мыслью — скорей, скорей, — они не замечали усталости, не видели, что происходит вокруг. Взошла луна, Берк, обогнав Уиллса и Кинга, заторопился вперед сквозь безмолвный буш.

— Кажется, я вижу их палатки, — повторял он, — кажется, я вижу их.

Приблизившись к лагерю, он прокричал, имитируя клич бушменов: «Ку-и! Ку-и!» Затем стал выкликать одно за другим имена людей, ждавших их в лагере, — Браге, Макдоно, Пэттопа. И снова — «Ку-и!»

Но из темноты не доносилось ни звука, ничто не шелохнулось, все застыло в лунном свете.

Войдя в лагерь, они увидели нетронутый частокол, пепел догоревших костров, разбросанные мелкие предметы и инструменты, свежие отпечатки лошадиных подков, верблюжий помет и… ни единой живой души. Путники остановились в полном недоумении и растерянности.

— Наверное, перебрались в другое место, — сказал Берк.

Но все трое понимали, что это не так. Если бы Браге перебазировал лагерь, он не оставил бы здесь валяться инструменты. Обводя глазами двор, Уиллс заметил на эвкалипте свежую зарубку; подойдя ближе, они прочли вырезанную ножом надпись:

DIG[15]

3 m NW

21 APR 1861

— Если они переместились по соседству, — глухо произнес Уиллс, — зачем было оставлять эту запись?

Берк в отчаянии рухнул наземь. Уиллс и Кинг прикинули расстояние от дерева до места, где виднелась свежеразрыхленная земля, — ровно три метра на северо-запад. Разрыв яму, они нашли ящик с провизией и бутылку, внутри которой была записка. Кинг разбил бутылку и подал записку Берку. Тот прочитал вслух отчетливо видимый в ярком свете луны написанный чернилами текст:

«Базовый лагерь Куперс-Крик, 21 апреля 1861 г.

Оставленная в лагере группа исследовательской экспедиции Виктории покидает сегодня продовольственный склад и возвращается в Дарлинг. Намереваюсь следовать на юго-восток, рассчитывая возле Буллу выйти на старый маршрут. Я и двое моих спутников находимся в добром здравии; третий — Пэттон — последние восемнадцать дней не мог ходить, получив тяжелые ушибы при падении с лошади. До сего дня с Дарлинга не пришел ни один человек.

Все наши шесть верблюдов и двенадцать лошадей в хорошем виде, пригодном для работы.

Уильям Браге».

Отчаяние вызывало не само письмо, а дата его написания: Браге и его спутники покинули лагерь утром этого самого дня! После четырех месяцев ожидания разминулись на каких-то девять-десять часов или того меньше. Даже теперь их разделяли от силы двадцать миль. Случись это неделей раньше, ровным счетом ни чего бы не изменилось, но сейчас сознание неудачи было особенно горьким. Один день — тот самый, что ушел на рытье могилы Грея, — оказался роковым. Почем, Браге не услышал выстрелов Кинга, охотившегося в утро на ястребов и ворон? Они ведь находились совсем недалеко. Почему аборигены не сообщили, что к лагерю подходят белые люди? Куда делся Райт? Почему он не явился? И где он может быть теперь?

За минувшее с той поры столетие драматическая сцена на Куперс-Крике превратилась в одну из легенд австралийской истории, питая фантазию писателей и художников. Так, на огромном холсте, выполненном Джоном Лонгстафом в 1907 году, у рокового дерева изображены трое изможденных людей — Берк в изодранной рубашке и брюках, обреченно глядящий в пространство, угрюмый Уиллс, сидящий на вьюке, опустив голову и сложив на коленях руки, и Кинг, лежащий ничком на земле. Возле разрытого тайника валяется лопата, а на заднем плане — два понурых верблюда. Вокруг — безмолвный и безучастный буш. Пожалуй, никому не удалось столь выразительно передать безысходное отчаяние. Картина на редкость правдива и реалистична. Дошедшее до нас краткое описание событий свидетельствует: трое несчастных вначале просто не могли заставить себя поверить в то, что Браге ушел. После всех мытарств добраться, наконец, до лагеря, найти его целым и невредимым — и снова оказаться без помощи, брошенными на произвол судьбы, это уже слишком…