Дорога через безмолвие - [34]

Каждый день приносил одни и те же вопросы, и ответа на них не было.

Глава 8 РОКОВЫЕ ДЕВЯТЬ ЧАСОВ

12 февраля Берк и Уиллс вернулись в лагерь 119 у залива Карпентария, и, поужинав с Греем и Кингом, подвели предварительные итоги. Прошло 57 дней, как они покинули Куперс-Крик; за это время у них ушли две трети имевшегося трехмесячного запаса провизии. Оставалось всего 37 кг муки, 13 кг солонины, 11 кг сушеного мяса, 5 кг галет, 5 кг риса — иными словами, Месячная норма, а дорога назад должна была занять два месяца.

Конечно, нехватку можно было частично компенсировать за счет портулака, который цвел как раз сейчас, в сезон дождей, птиц — им часто попадались утки, ястребы и вороны — и рыбы; к сожалению, опыт показывал, что сильно рассчитывать на такую добавку не приходилось. Однако, у них было пять верблюдов и конь Билли; оставалась еще надежда поймать на обратном пути шестого верблюда, отбившегося от группы на подходе к заливу. Таким образом, по крайней мере часть животных могла быть пущена на пропитание.

От Куперс-Крика их отделяло около 700 миль; по дороге к заливу путешественники покрывали в среднем 12–15 миль в день и рассчитывали возвращаться с той же скоростью — поклажа уменьшилась, дорога уже знакома и, кроме Грея, который постоянно жаловался на головную боль, остальные трое чувствовали себя хорошо. Животным, правда, следовало бы передохнуть, три-четыре недели выпаса вокруг лагеря 119 явно прибавили бы им сил, но о подобной задержке никто и не думал: провизии оставалось в обрез. Берку и так пришлось резко сократить суточный рацион до 12 кусочков сушеного мяса и 100 г муки на человека.

Перед уходом из лагеря 119 вырезали, как обычно; букву «Б» на пятнадцати деревьях вокруг стоянки и зарыли клеенчатый сверток с книгами и письмом, в котором сообщались данные о членах экспедиции и пройденном маршруте. 13 февраля, позволив себе лишь однодневную передышку, группа отправилась в обратный путь. По-прежнему лил дождь.

О возвращении рейдовой группы мы знаем значительно меньше, чем о пути к заливу. Берк не делал никаких записей, а дневники Уиллса стали куда более скупыми — по сути, он уже не вел наблюдений и не фиксировал маршрута; записи ограничиваются главным образом датами и номерами стоянок. Уже по этим строчкам, предельно лаконичным и временами путанным, можно судить о степени их усталости. Скорее всего, сами путники не сознавали до конца, насколько были изнурены. Непрекращающийся дождь превратил землю в сплошное болото, а у них не было даже палаток; спать приходилось под открытым небом в насквозь промокшей одежде. После первой недели дождей в дневнике Уиллса появилась характерная запись: «Между четырьмя и пятью часами пополудни разразилась сильная гроза. Мы не заметили признаков ее приближения, хотя вчера на севере и северо-востоке сверкали молнии и доносились раскаты грома. Дождь хлестал часа полтора, земля размыта до такой степени, что животные передвигаются с трудом. Тем не менее утром без десяти семь мы двинулись в путь, однако, через полчаса вынуждены были остановиться. Позавтракав, мы пошли снова, но верблюды опять увязали в трясине, так что пришлось переждать до вечера. К утру небо слегка очистилось и солнце довольно быстро подсушило землю. Подстрелили фазана; очень разочарованы — одни перья».

День спустя еще одна запись: «Около восьми вечера вновь страшная гроза ост-зюйд-ост с постепенным перемещением к северу. Вспышки молний следовали одна за другой и были такими яркими, что мы видели окружающее яснее, чем при лунном свете».

Теперь, когда они ползли, словно вымокшие насекомые, по разбухшей болотистой земле, четверо путешественников мечтали о сухом жарком воздухе пустыни. Здесь, на севере, тоже стояла жара, но жара тропическая, мучительно влажная и выматывающая. Кинг и Грей страдали от головных болей и ноющей ломоты в ногах и спине. Уиллс, который, кстати, оказался самым выносливым из них, заносит в дневник: «Вечер (23 февраля) выдался особенно жарким и душным, при малейшем физическом усилии кажется, что задыхаешься: появилось ощущение беспомощности и апатии, которых я никогда раньше не испытывал. Все жалуются на одинаковые симптомы, даже лошади (!) обессилели от вечернего перехода, хоть он был весьма коротким».

По ночам они двигались медленно, 12 миль в сутки оказались недостижимой скоростью; в начале марта группа все еще находилась возле реки Клонкарри. Они почти не отклонялись от своего прежнего маршрута, и, вероятно, поэтому нашли сбежавшего верблюда Гола. «Вид у него исхудалый, — пишет Уиллс, — и несчастный; видимо, оставшись один, он очень нервничал и вышагивал по своим следам взад и вперед, протоптав дорожку. С этого пути он не сворачивал, хотя по сторонам можно было отлично подкормиться. Он начал есть, только увидев остальных верблюдов».

Но это не помогло. Гола настолько обессилел, что четыре дня спустя сердце бедняги не выдержало; пришлось его бросить — он наотрез отказался идти даже после того, как с него сняли седло и вьюки. Тем временем произошел инцидент со змеей. «Пересекая крик при лунном свете, — пишет Уиллс, — Чарли натолкнулся на крупную змею. Поначалу мы решили, что это бревно, но когда Чарли задел ее стременем, она развернулась во всю длину, и нам предстала огромная змея, какую мне еще не доводилось видеть». Ее убили. У трехметрового монстра была черная голова, а тело покрыто желто-коричневыми полосами; во рту не оказалось ядовитых зубов, и оголодавшие путники решились сварить добычу — они не раз видели, как аборигены ели змей. В два ночи, когда группа готовилась продолжить путь, у Берна начался жесточайший приступ дизентерии. От головокружения он не мог удержаться в седле, кое-как его устроили в шалаше из веток. Два следующих дня Берк с трудом волочил ноги.