Дорога через безмолвие - [32]

«Сидение на Куперс-Крике» стало одним из бесчисленных примеров этого непонимания. Аборигены при первом контакте проявили дружелюбие, но реакция белых, продиктованная страхом, оказалась неадекватной. Местные жители с необыкновенным любопытством глазели на верблюдов, до которых они не решались дотрагиваться, зато лошадей они хорошо знали и однажды окружили их на лугу возле лагеря, как показалось Браге, с целью угнать. Браге снова выстрелил, обратив в паническое бегство не только аборигенов, но и лошадей. Лишь поздней ночью удалось поймать животных.

Этот эпизод не вызвал эскалации вражды; аборигены, видимо, свыклись с поселившимися по соседству чужеземцами и продолжали приносить им время от времени рыбу и испеченные в золе лепешки. Браге счел за благо не принимать дары, но, в свою очередь, вручил им в подарок бусы и ненужную одежду.

К началу нового года склад был надежно укреплен. Прочный частокол из вбитых в землю молодых деревцев окружал площадку 6x5,5 метра. Внутри ограды стояла палатка Берка, в которой хранились ружья и запас патронов. Остальные палатки располагались за изгородью, поближе к кострам, где готовили пищу, и месту привязи двенадцати лошадей и шести верблюдов. Провиант разложили по мешкам и подвесили их на деревья подальше от крыс, не дававших житья, — иногда число убитых за день крыс доходило до сорока.

Место расположения склада вызывало у Браге некоторые опасения: аборигены дали понять, что в сезон дождей вся округа может оказаться под водой; пока же никаких признаков приближения дождя не было, ночью стояла удушающая жара, а уровень воды в Куперс-Крике с каждым днем понемногу убывал.

До нас дошли крайне скупые сведения об остальных членах тыловой группы — Пэттоне, Макдоно и Досте Магомете; позже Браге скажет, что все мирно уживались друг с другом. Поначалу все работали не покладая рук, строя укрепление вокруг лагеря, но потом жизнь вошла в привычную колею. По утрам один выводил верблюдов, другой — лошадей, а двое оставшихся стерегли лагерь. На всякий случай животных не уводили далеко, тем более что корма с лихвой хватало в окрестностях и на берегу реки. Дни были заполнены текущими делами — готовкой, стиркой, починкой походного снаряжения, наблюдениями с помощью оставленных Уиллсом приборов, отстрелом крыс, охотой на уток и ловлей рыбы в Куперс-Крике. Мухи и комары досаждали беспрестанно, и от них спасались дымом.

Берк оставил провизии на шесть месяцев, к тому же поначалу было полно уток (спустя некоторое время дичь, напуганная частой стрельбой, исчезла). На завтрак ели рис и сахар, в полдень обедали лепешками с чаем и, пока не исчерпался запас, — солониной. Ужин состоял из чая с галетами. Одним словом, заботы о еде их не одолевали, особенно учитывая безжалостную жару.

Несомненно, самым тягостным в их жизни была неимоверная скука: часами они сидели у костра, потягивая чай, без книг, без дела, без каких-либо развлечений — просто сидели, глядя на языки пламени. Эту скуку нельзя было назвать «гарнизонной» — слишком далеко от цивилизации забросила их судьба; в «зловещем пятне» полностью терялось ощущение времени и пространства. Между тем, несмотря на одноцветье, монотонность и безмолвие буша, там можно было увидеть впечатляющие картины. В центре Австралии — совершенно фантастические восходы и закаты: первые и последние лучи солнца озаряют небо таким пронзительным светом, что все вокруг — каждый кустик, каждое дерево и сама земля — на несколько минут окрашивается в красные, оранжевые, розовые и золотые тона.

Вряд ли кто-нибудь из членов группы был знатоком или любителем дикой природы, но происходившее возле: Куперс-Крика наверняка не оставило их равнодушными — ведь этот край известен как один из самых грандиозных в мире птичьих «базаров». Как раз у лагерной стоянки крик был особенно живописен: стоя на берегу, протоки длиной в четверть мили в предвечерние часы, ощущаешь себя зрителем на театральном представлении. Медленно начинает гаснуть солнечный свет, и откуда-то «из-за кулис» появляются тысячи карелл и белых какаду; оглашая воздух громким визгом, они суетливо прыгают с ветки на ветку, выбирая насест для ночлега. Из тростниковых зарослей выбираются на свет божий маленькие робкие лысухи и быстро семенят к воде. Любой шорох повергает их в панику, и они мчатся назад в укрытие, похожие на перепуганных черных цыплят. Все деревья, словно рождественские елки, расцвечиваются живыми гирляндами из попугаев и какаду, заросли акации разукрашиваются стаями красноклювых птиц — глаз просто не успевает следить за безостановочным прибытием и отбытием все новых и новых партий ржанок, орлов, ворон, малюсеньких ткачиков, цапель, голубей… всех просто не перечесть. Они щебечут и охорашиваются, тряся помпонами, хохолками, султанами.

На зеркальную поверхность заводи садятся черные лебеди и пеликаны — нелепо размахивая крыльями и вытянув вперед перепончатые лапы. По мере того как меркнет свет, крик становится золотистым, розовые какаду парочками подлетают к воде, озабоченно подергивая головками после каждого глотка, и ярко-розовый цвет их грудок отражается в крике. Но вот опускается тьма и берег погружается в умиротворенную тишину; разве что какая-нибудь недотепа-карелла свалится вдруг с сухой ветки, и вся стая с пронзительным воплем белым облаком взметнется в воздух. Подобное повторяется раз-другой, но наконец воцаряется полный покой.