Дон Жуан, или Жизнь Байрона - [2]

Метод Моруа в его «романизированных биографиях» хочется сравнить с пуантилизмом в живописи, то есть с методом письма мелкими мазками правильной точечной формы (вспомним живопись Сёра). Биография Байрона состоит из огромного количества мелких «точечных» фактов, которые в сознании читателя должны сложиться в целостное полотно. В отличие от биографий Стефана Цвейга, где судьба каждого персонажа заранее проработана четкой и определенной концепцией, Моруа больше доверяет фактам и как бы плывет по их течению. Это придает его биографиям объективность и полноту самой жизни, хотя и лишает экспрессионистской страстности биографий С. Цвейга.

Значит ли это, что у Моруа вообще нет концепции, нет определенного ключа к личности своего героя? Конечно же, нет. Концепция есть, но она настолько ненавязчива, что её можно даже не заметить. Например, в интересующей нас биографии внимательный читатель не пройдет мимо темы кальвинизма и его роли в жизни поэта. По Моруа, Байрон не только получил кальвинистское образование, но в глубине души, несмотря на все свое богоборчество, оставался кальвинистам, то есть верил в изначальную предназначенность одних человеческих душ к спасению, а других — к вечному проклятию, и себя безоговорочно причислял ко вторым. Поэтому для нас было важно в настоящем издании восстановить эпиграф о кальвинизме к первой части биографии, снятый чьей-то предусмотрительной рукой во всех предыдущих русских изданиях этой книги.

Еще одна весьма существенная деталь — первое французское издание 1930 года называлось просто «Байрон», однако, переиздавая свою книгу в 1952 году, Моруа изменил её название: она стала называться «Дон Жуан, или Жизнь Байрона». На первый взгляд может показаться, что это чисто коммерческий ход с целью привлечь внимание невзыскательной публики. Но только на первый взгляд. Посмотрим на новое название в свете только что изложенной кальвинистской концепции. Ведь Дон Жуана в финале ждет встреча с Командором, ждет страшное возмездие за творимые беззакония. В неизбежность такого возмездия верил, по Моруа, и Байрон, но без страха шел навстречу ему, как Дон Жуан до последнего мига бесстрашно противостоял Командору.

Более того, даже пресловутая связь со сводной сестрой Августой Ли не раз осмысливается у Моруа как преступная, гибельная, и именно потому особенно влекущая нашего Дон Жуана — Байрона. Эта связь позволяла ему отождествлять себя и с Манфредом, и с Каином, и даже с самим Сатаной. Учитывая все вышесказанное, мы сочли необходимым восстановить полное название данной биографии. Впрочем, самый весомый аргумент «за» лежит вне пределов концептуального построения, ибо в любом случае следует уважительно относиться к последней воле самого биографа.

Насколько объективен портрет Байрона, созданный Моруа? Думается, что он получился несколько отретушированным и смягченным. Французское чувство формы требовало гармонии и равновесия всех частей повествования. Реальная же жизнь поэта была более драматична и противоречива. Писаный красавец и в то же время калека, подчеркнутый аристократизм и почти хроническое безденежье, огромный успех («Я проснулся однажды утром и увидел себя знаменитым» — эти слова Байрона в передаче Томаса Мура стали крылатыми) и бойкот со стороны чуть ли не всего английского общества.

Список этих противоречии можно продолжил», но Моруа дает их как бы в матовом, смягчающем резкие очертания свете. Он вообще не любит крайностей и драматизма. Очень типично для этой смягчающей, выравнивающей установки отношение Моруа к наиболее шокирующему факту биографии Байрона — истории его кровосмесительной связи со сводной сестрой Августой Ли. В этом смысле весьма характерен соответствующий фрагмент из «Предисловия» Моруа (кстати, оно впервые переведено на русский язык специально для настоящего издания), где, во-первых, инцест называется «только кажущимся», а во-вторых, говорится о необходимости соблюдения правильных пропорций и о недопустимости превращения этой второстепенной темы в центральную линию жизни поэта[2].

Более поздние работы английских и американских биографов Байрона подтвердили правоту Моруа. Только отцовство Байрона по отношению к Медоре Ли все еще нельзя считать вполне доказанным. Во всяком случае, в наиболее авторитетной биографии Байрона, написанной Лесли Марчандом, автор делает заключение: «В этом вопросе не существует позитивных доказательств ни за, ни против»[3]. И чуть ранее: «Вполне возможно, что некоторые свидетельства были уничтожены»[4].

Итак, как мы уже отмечали, образ Байрона у Моруа получился несколько смягченным. Не получит читатель достаточного представления и о поэтическом творчестве Байрона — коротенькие цитаты и еще более краткие характеристики не спасают дела. Но такова уж специфика «романизированной биографии»: в центре внимания личность, её переживания и отношения с окружающими людьми.

В заключение остановимся на двух представляющих немалый интерес вопросах, которых Моруа не мог коснуться в своей книге, поскольку тогда ему пришлось бы выйти далеко за рамки биографии своего героя.

После смерти Байрона прошло уже более ста семидесяти лет. Как сложилась судьба его поэтического наследия на родине? Вызывают ли его поэмы все еще бурные споры или звезда его поэзии давно закатилась? Из отечественной критической литературы советского периода можно сделать вывод, что Байрон чуть ли не второй английский поэт после Шекспира, что в европейской литературе он по-прежнему стоит рядом с Гёте и Шиллером. Но так ли это на самом деле?